Записки прохожего - страница 18

«Предзимье. Глухая пора – ни листьев, ни снега. Только в холодной воде голые рыбы ходят». Эти строки написал талантливый поэт из Усть-Илимска Лев Аврясов (к сожалению, он ушел из жизни в самые трудные для страны годы и не успел издать ещё одну книжку). Мысленно я постоянно возвращаюсь к берегам Ангары, где провел, нет, прожил, в общей сложности десять лучших, как я понимаю теперь, лет моей жизни. Ведь там я был нужен людям, не многим, но все же. Так случилось, что судьба берегла меня от больших шумных городов с их дикой круговертью, с утомительной для души толкотней и непрочными связями. Однако это не означает, что и меня ни разу не кидало во чрево современных Вавилонов. Идет дождь. Он-то и выдернул из моей, почти закупоренной памяти, блестящий верлибр устьилимца. На календаре февраль первого постсоветского года. Удивительно точно подходят эти поэтические строчки и к нашему занемогшему южному климату. Ибо третий месяц зимы на юго-западе уже бывшей страны, очень похож на середину октября в Сибири. Та же не уютность и сиротливость в окружающей тебя природе, рождающая в душе безнадегу и обволакивающую тоску.

Окраина. Страшная опустошенность и растерянность существования на одном из «осколков» Великой страны. Брошенное дитя испытывает, наверное, такие же чувства: страх одиночества, непонимание происходящего перед новым враждебным миром. Хотя какая это окраина? Мы находимся в самом сердце Европы, если ориентироваться по географическим координатам. До сытого Запада рукой подать, но как далёк он – неведомый и таинственный мир. Он дальше, чем Уральский хребет и даже загадочной, воспетой поэтами, звезды Альтаир. Если быть честным, никогда не тянуло меня за «бугор», в смысле смены места жительства, как некоторых моих знакомых. Зато заграница сама припёрлась ко мне, нагло и неотвратимо, не спрашивая разрешения. Тогда, в том ещё не разрушенном мире, просто на турпоездку в заморские страны никогда не хватало средств и времени. Мне даже не удавалось на отечественные курорты съездить, что уж говорить о большем. Не получалось.

Хоть режьте меня на куски, но я не могу мозгами своими догнать простую истину: мы обитаем на шумном перекрёстке европейских дорог, в краю некогда славящимся очень высоким уровнем жизни, именуемым ныне Молдовой и Приднестровьем, а живем, будто на малообитаемом острове. Так что же случилось? Почему так легко совершилось расчленение Союза? Я не знаю ответа. Могу только предполагать: мы заложники большой мировой игры и жертвы бездарных руководителей страны. Разделенный по национальным признакам и пролитой кровью, мой народ непримиримо затаился. Уже позже, в прошествии небольшого отрезка времени, догадывался: из-за предательства вождей, допустивших или спровоцировавших смену идеологических констант. Началось беспощадное перемалывание духовных и нравственных идеалов. Сбитые ориентиры ввергли огромную массу людей в отчаяние и безысходность.

Всего в семидесяти пяти километрах к югу, за плоскими холмами, лежит вальяжная Одесса. Продутая морскими ветрами, пропахшая рыбой всех видов и пород из ближних и дальних морей и океанов, французскими духами, туалетной водой от подпольных производителей, пивом местных сортов, жвачками (тогда большая невидаль) «Стиморол» и «Дирол», густым перегаром неунывающих привозовских бичей, прелыми осенними листьями каштанов и платанов, кислым и въедливым запахом выхлопных газов автомобилей, утренней похмельной блевотиной ночных гуляк и пряным ароматом креветок, мочой из подворотен Молдаванки, – кажется, невероятно далекой. Одесса! – мать черноморских городов! Ты теперь на другой, как говорят ныне, сопредельной территории. Отечество мое раздергано на десятки лоскутов, съежившихся от призрачной свободы и от предчувствия тяжкой беды. И эта сосущая сердце тревога становится все более главенствующим чувством «свободного» гражданина.