– «Войдите», – услышал Салман за дверью металлически-ржавый, охрипший голос. Он вошёл.
– Товарищ майор, рядовой Тасаев прибыл из дисциплинарного батальона номер десять для прохождения воинской службы – прикладывая руку к головному убору, Салман ощутил, как его рука отдернулась назад. За полтора года в дисбате, никто: ни дисбатовский офицер, ни сержант, ни прапорщик не смог заставить его отдать им воинскую честь, прикладывая руку к виску. В Дисбате честь отдавали только уже сломленные осужденные, а таких, как он на более тысяча осуждённых было всего пару десяток. Салман сдержал себя в руках, понимая, что он в другом месте, и нужно поскорее отделаться от этого назойливого замполита.
Майор сквозь очки внимательно осматривал «Организм». Очень чистая новая солдатская шинель, в общем неожиданно чистый, опрятный солдат. Майор ожидал увидеть полную противоположность – грязного, замызганного, запуганного, сломленного дисбатовца, а перед майором стоял Коллос. Наконец он опомнился и сказал:
– «Вольно»! А далее сразу – мечом, саблей, шашкой, пушкой, устрашением, напором – начал майор:
– Тасаев! Я хочу Вас предупредить, что Вы должны забыть все ваши дисбатовские «ржавости», которые будут нарушать воинскую дисциплину. Мы будем категорически пресекать Ваши всяческие действия, разлагающие воинский устав внутренней, строевой, боевой службы и дисциплины нашей части. Мы не позволим Вам разливать «гной» на нашу строжайшую дисциплину воинской повинности! В свое время Вы пытались это сделать, до моего прихода в эту часть на службу. Так вот, я хочу предупредить Вас, что за малейшее неповиновение и нарушение, я отправлю Вас назад или куда подальше валить лес. Вам всё понятно, или у Вас есть ко мне вопросы? Если нет, то идите в казарму, там Вас ждут, чтобы со всеми вместе протрубить отбой на сон.
– К Вам, товарищ майор, у меня не будет никогда никаких вопросов. Я к гнилым болванам не обращаюсь…
– Как Вы смеете со мной так говорить, да я Вас… тебя, солдат сейчас отправлю на гауптвахту, я отдам тебя… Вас… трибунал…, под суд…, – майор вскочил, и с пеной у рта, бегая вокруг стола туда-сюда продолжал:
– Да Вы мерзавец… Я Вас… Я тебя…
– Вы мне лично ничего не сделаете, сядьте и не гоните тихоокеанскую волну, сидя на не предназначенном для себя стуле. Вам не место в советской армии, а тем более быть замполитом части Вы не достойны. И если Вы остались сегодня, лишив Ваше семейство своего общества, чтобы предупредить, напугать, устрашить меня, то в свою очередь должен сказать Вам, что именно такие как Вы разлагают армию и воинскую дисциплину. В моих жилах течет кровь, а не гной. Это от Вас несёт гноем! – Салман развернулся, открыл дверь и вышел, хлопнув ею так, что она чуть не вылетела с петель.
Услышав шум, ему навстречу выскочил дежурный по штабу сержант. Но, заметив несущуюся на себя лавину гнева, ринулся в сторону. Вернувшись в казарму, Тасаев крикнул:
– Дневальный, эй на тумбочке, ко мне!
Дневальный тут же подскочил, бросив свою тумбочку.
– Что надо? – запинаясь спросил дневальный.
– Найди каптерщика, скажи ему, что я велел, чтобы выделил вон на ту нижнюю кровать у окна в дальнем углу, чистый матрас, белье и всё необходимое для гигиены. И скажи, чтобы кровать второго яруса убрал над моей кроватью. А сейчас принеси мне ключи от душевой, (бани – душевые, работали только по субботам) но это уже не волновало Салмана.
