Записки старого капитана - страница 17

БМРТ – большой морозильный рыболовный траулер.

так, а ты пошел аж до Луны». «Скажите, в моих расчетах есть ошибки? Нет. А как я сделал – мое решение. Вы нас как учили? Главное – добиться конечного результата. Тогда зачем перечеркивать, если правильно решил?». Долматов развел руками: «Ну да, верно, но через Луну». Ответы на остальные вопросы комиссия слушала вполуха. Я сдал Ералаш, вышел, – «Где мой стакан?». Мне налили, я выпил и – портфель в окно – это такой ритуал, заведенный задолго до нас, и мы соблюдали традицию. В этот момент вышел Долматов, о традиции он знал. «Да, не ожидал такого от тебя. Я не о традиции, нет. Об экзамене. Какой умный и наглый подход! Виктор Иванович, если ты придешь и покажешь, что стал капитаном, я с тобой в ресторан схожу».

Защита диплома прошла в рабочем порядке, и я ждал распределения и ответа из Москвы, подтверждения об окончании МВИМУ и распредкомиссии. Было сказано – первая десятка по учебе остается в Мурманске. Я седьмой, но по дисциплине труба. Пока суд да дело, познакомился со смазливой девочкой, ее родственница, тетка, гнобила ее, держала за домработницу. Ее родители в деревне угорели, детей отдали в интернат. Она со временем перебралась к тетке в Мурманск, братья в деревне, а деревня в Чувашии. Такая запуганная, неустроенная, но учится на товароведа в техникуме. Мне стало ее жалко, да и красивая. Училище закончил, я все могу, я исправлю это, сделаю жизнь лучше. Никакой любви, только дурацкое чувство долга. Зачем… Даже расписались, ведь я смогу ее сделать счастливой. Сделал…

На распределении кому куда, сидел московский чин, весь такой важный. Я предоставил рекомендательное письмо капитана, сказал, что женат, да и по учебе, как говорил ранее, седьмой. Всей первой десятке – «Вы нужны на Камчатке», и мне тоже говорит. Я ему чуть ли ни матом, где видал Камчатку, «У меня законное право!..». «Вы подумайте в коридоре, мы вас пригласим». Захожу второй раз, «Ну как, согласны на Камчатке поработать?». «Нет. Значит, слушай, поеду на Сахалин, в сраную деревню Невельск, там пивзавод есть. Попью и уеду в Мурманск. С такими знаниями себе работу найду». После меня человек восемь на Сахалин пиво пить поехали. Меня и других уговаривали – может, на Черное море, Одесса, Севастополь? Нет, Сахалин. «Мне направление на хер не надо, так поеду на Сахалин». Разговор был на высоких тонах, нет авторитетов, когда такой обман.

Обрадовал Ираиду – поедем на Сахалин, мир повидаем. Сначала к твоим, в деревню, потом к моим родителям. Так и порешили. Приехали в Чебоксары, город в Чувашии, красивый, зеленый, чистый. Мощная гидроэлектростанция в Новочебоксарске. Встретили нас хорошо, но время поджимает, поехали в деревню, недалеко, в десяти километрах. Приехали, деревня большая, триста, может, больше домов, но почти все дома заколочены крест на крест досками, жилых чуть больше двадцати. По всей деревне стоят деревянные навесы высотой пять-шесть метров, длиной по двадцать метров, на них хмель вьется. Где-то читал, что самое лучшее пиво делали в Чувашии, все хвалили, вот и попробую, коль приехал. Парадокс – в десяти километрах мощная гидроэлектростанция, а в деревню свет не проведен. Жизнь в светлое время, потемнеет – керосиновая лампа, и вьется в печурке огонь, и, о чудо, увидел, как горит лучина. Я не выдумываю, да, лучина, обалдеть! Я спросил, а как пиво можно попробовать. Хозяева: «Да, конечно, сейчас все будет». Когда ехали, по пути купил две бутылки коньяка. Холодильников нет, радиоточка не работает, в печке трещат дровишки. Принесли сорокалитровый молочный бидон, на нем деревянный ковш литра на два. Мясо соленое нарезали. Чтобы не портились продукты, их солили. Сейчас бы сказали – реалити-шоу, но это настоящая жизнь в стране-победительнице. Бидон открыли, и мне, как гостю, первый ковш. В ковше что-то непонятное, желто-коричневое, молочного цвета, а запах недозревшей браги. Попробовал – как есть недозревшая брага. Спрашиваю: «А пиво где?». «Так вот же», – показывают на бидон. Тоска. Налил себе полстакана коньяка, выпил, закусил сервелатом магазинным и наблюдаю, как давно, в чуме. Полумрак, потрескивает печка, бадья с пойлом, извиняюсь, с чудесным забористым пивом, а вокруг вроде как родственники. По кругу гоняют ковш и разговаривают на своем чувашском. В доме какая-то неухоженность, можно сказать, не видно руки хозяйки. Ковшик под рукой, зачем что-то убирать? У эскимосов подметено уютно, по центру очаг, огонь, варится что-то, даже собаки. Спросил у соседа, как до туалета пройти, он мне: «Да за угол дома зайди». Зашел – там какая-то женщина сидит. Я назад, за другой угол, ищу туалет, а нет его, по чувашскому штату не положено, демократия – что хочу, то и делаю… Как мне стало противно, что я наделал, бежать, ночь на дворе, надо утром. На чем и где спали – промолчу. Слышу, коровы мычат, спросил молочка попить. Мне в ответ: «Вон ведро, сколько хочешь надои». Промолчал, помыл руки и пошел к корове. Вспомнил фильм «Когда казаки плачут», гирю не привязывал к хвосту, вымя протер и пытался за соски подергать. Эта грязная корова дергается, не понимает меня. Достало. И я со всей силы ей в лобешник, ведро пнул, злой в дом. Поехали.