Записки сутенера. Пена со дна - страница 4

Килл закрыла глаза (мои яйца её мало интересовали). Губы её шевелились. Я тоже зажмурился и, направляя в рот струю воды, забубнил, This is the happy house we're happy here in the happy house oh it's such fun. We've come to play in the happy house and waste a day in the happy house it never rains[6].

#04/1

Des couches pour garçons et des couches pour filles: c’est la dernière idée de Pampers pour gagner sur marché hiper-compétitif (Figaro, 1989) [7]

Станция (по желанию Шины) должна была быть нелюдной, такой, чтобы можно было видеть всех, кто там находится, типа Wargam или Château Rouge (да таких станций в Париже сколько угодно!), но подальше от 17-го и 16-го округов. Мы встретились на станции Raspail.

Меня забавляли его предосторожности, Шине было неловко, но он не опускался до объяснений. Я должен был ждать на платформе в сторону Charles de Gaule Etoile, а он бы приехал в противоположном направлении. Я должен был сесть на лавочку в головной части состава, а Шина – напротив, в середине платформы. Таким образом, наблюдая за пассажирами, предполагалось пропустить два состава. Затем бы Шина перешёл на мою сторону. Войдя в разные двери одного вагона, мы бы как незнакомые люди, доехали до станции сначала Edgar Quinet, а потом, в обратном направлении. На станции Denfert Rochereau я бы вышел, а Шина пошёл бы мне по пятам на расстоянии, как ходят за проституткой.

Я почувствовал себя школьником, когда, после просмотра очередного фильма, мы с Шиной, нарисовав аусвайсы и наполнив карманы игрушечным оружием, мчались куда-нибудь, теряясь в нескончаемом потоке воображения, мчались умирать от восторга. Мы бежали, мы прятались в подворотни. Мы оглядывались. Мы, ни с того ни с сего, пускались в рассыпную, залезали на крыши, пробирались на чердаки. Мы подглядывали за прохожими из тайных укрытий, спускались в подвалы, котельные и пробирались в заброшенные дома. Мы доставали карбид, порох, надевали противогазы, стреляли. Наше детство прошло под знаком конспирации, войны и нескончаемого приключения, которое не исключало гибели при условии погибнуть смертью храбрых. В этом смысле (уверен), мы не отличались ни от одного придурка нашего поколения, в каком бы уголке СССР он ни жил. Все мы были готовы умереть, как один.

Я куковал уже минут двадцать, курил и смотрел на кучу бродяг и музыканта, ковыряющего расчёску. Они расселись по лавкам противоположной платформы, как вшивые воробьи на бельевой верёвке. Шины не было, я стал материться (опаздывал на работу). Клошары, шатаясь, бродили мутными пузырями, как бухло. Они разевали беззубые рты, орали пронзительно нечленораздельное, хрипло выражались в адрес редких прохожих или воображаемых персонажей их прошлой, а может, и будущей жизни. Они киряли каждый из своего огняка, из стекла или пластика. Банки пива толпились у лавок или катались на бетонном полу. Закусок никаких не было. Если русский не закусывает после первой, то французский СДФ [8] не закусывает никогда, питаясь одним вином и высасывая его до десяти литров в сутки. Для неформалов двери метро оставались открытыми до середины апреля, чтобы им было, где спать, и они не остывали на улице.