– Вы тоже слуга.
– Чей?
– Директора вашего института, например.
– Слуга Якова Ильича? Да вы с ума сошли! Для него такая мысль была бы оскорбительной.
– Вы слуга нашего государства, нашей партии и в конечном счете вы мой слуга, – сказал Алмазов, затягиваясь. Он был одет странно, но никто этой странности не замечал, – на нем был широкий модный пиджак, но брюки галифе и блестящие сапоги.
– Давайте не будем спорить, каждый все равно останется при своем мнении. Мне кажется, что скорее вы мой слуга, Ян Янович, – сказал Матя. – Я вам нужнее, чем вы мне.
– Вы нужны не мне, а нашей родине, – сказал Алмазов.
– Мы договорились обходиться с вами без громких слов.
– Куда от них денешься, Шавло. Кстати, доктор Шавло, сбрейте фашистские усы. Предупреждаю, это для вас плохо кончится.
– Потому и не сбриваю.
– Вы любите Гитлера?
– Не выношу. Но лучше Гитлер, чем некоторые другие.
– Не рискуйте, Шавло.
– Гитлер – борец за права рабочего класса. Вы не читали его работ, комиссар. Не сегодня-завтра мы найдем с ним общий язык!
– Немецкие рабочие во главе с товарищем Тельманом не покладая рук борются с призраком фашистской диктатуры. Фашизм не пройдет!
Лидочка вдруг поняла, что Алмазов не такой умный, как кажется сначала. Что она и другие люди награждают его умом, потому что видят в нем не человека, а представителя страшной организации, а значит, и частицу ума этой организации. И вот когда Алмазов говорит как часть организации, его надо слушать и бояться, но если он вдруг начинает говорить от себя, значит, говорит еще один человек, который боится. И значит, уже не очень умный.
– Все, – сказал Матя, разводя руками, – вы меня убедили, Ян Янович, я готов занять место в одном ряду с товарищем Тельманом и Розой Люксембург.
– Ее убили, – сказал Алмазов.
– Ай-ай-ай, – сказал Матя. – Вы?
– Нет, фашисты… – Алмазов улыбнулся по-мальчишески, взял себя в руки. – Ладно, вы меня поймали, Шавло. Но это случайность, которая только подтверждает общую закономерность. Все равно вы сдадитесь.
– Ни в коем случае. А на что вы претендуете?
Алмазов рассмеялся. Подмигнул Лиде и сказал:
– Вы уступите мне девушку.
– Никогда!
– Не зарекайтесь, Шавло.
– А меня кто-нибудь спросил? – вмешалась в разговор Лидочка.
– А тебя, голубушка, и не спрашивают. Ты комсомолка и должна подчиняться дисциплине.
– Я такая же комсомолка, как вы ветеран Бородинского сражения!
– Грубо, Иваницкая, – сказал Алмазов. – Но я вас прощаю.
– Даже если бы вы не были таким противным, – сказала Лидочка, отважная в тот момент отвагой кролика, который прижался к человеку и потому может скалиться на волка, – я бы все равно на вас не поглядела, потому что вы предатель.
– Я?
– Вот именно! Вчера вечером вы умудрились бросить меня на дороге вместе с больным человеком. Где же была ваша галантность?
– Лидочка, вы не правы, – вмешался Матя. – Вы были плохо одеты и не причесаны. Как же нашему другу было разглядеть за этим вашу красоту?
– Вы выходите за рамки! – громко сказал Алмазов и поднялся. Он быстро вышел, преувеличенно стуча сапогами, а Матя сказал ему вслед:
– У нашего оппонента не нашлось достойных аргументов в споре.
Он откинулся на спинку дивана, раскинул руки, так что правая рука лежала за спиной Лиды.
– Мы оба были не правы, – сказал он. – Мы дали увлечь себя эмоциям.
– Он тоже!
– Для него это не играет роли. Никто, кроме нас, не видел его лица и не слушал его оговорок. А если вы захотите напомнить… вам же хуже.
