Заросший седой щетиной старик сидел на скамеечке во дворе покосившегося деревянного дома, курил самокрутку.
– Мне нужен Иван Руднев! – крикнула Ева через забор. – Это не вы будете?
– Ну, я… Входи, дочка, собак у нас нету.
Вблизи было видно, что старик не промах по части крепких напитков: обрюзгшее, испитое лицо, синие мешки под глазами, трясущиеся руки. Он казался значительно старше своих лет.
– Я занимаюсь социальным обеспечением, – сказала Ева. – Проведываю одиноких пожилых людей, выясняю их материальное положение.
– А-а… – равнодушно пробормотал старик, щурясь от едкого дыма.
– У вас есть жалобы?
– Пенсия маловата. Дом валится, а починить не на что. Он мне от матери достался, в наследство. Жена выгнала… вот я с тех пор сюда и переселился. Работал на железной дороге, ремонтником. А теперь едва перебиваюсь.
– Дети у вас есть? – спросила Ева.
– Сын. Большим человеком стал, в Москве живет. Только он мне не помогает, обиделся. И жена обиделась. Не признают они меня. Катька, неблагодарная баба, за водку меня поедом ела! – распалился старик. – Будто рабочему человеку и выпить нельзя! Забыла, как я ее, голодранку, у себя в бараке поселил, женился на ней. Потом барак снесли, нам полдома дали. А она меня выгнала!
– Почему вы свою… бывшую жену называете голодранкой?
– А кто она есть? Работала продавцом в магазине, комнатушку снимала – половину зарплаты приходилось за жилье отдавать.
– Так она не здешняя?
– Катька-то? – старик Руднев выпустил из щербатого рта облако вонючего дыма. – Знамо дело, не тутошняя! Чего бы она у чужих людей угол снимала? Приезжая она.
– Откуда?
Старик почесал затылок, сделал пару затяжек.
– Запамятовал я… То ли из Березова, то ли из Березовки. Я ее так и называл: «чурка березовая»! – он сипло засмеялся. – Пацана бирюком вырастила, он со мной, родным папашей, разговаривал свысока. Я, вишь, для них пьяница, алкаш, значит. Они меня стыдились, а как Гордей школу окончил, Катька со мной развелась. Ни ответа, ни привета с тех пор!
Он сердито дымил, а Ева обдумывала очередной вопрос.
– У вас еще родственники есть?
– Не-а, – помотал давно не стриженой головой Руднев. – Я один, как перст, остался. У Катьки сестра была старшая – померла. Племянницы есть, дочки ее: они в Волоколамске живут. К нам ни разу не приезжали, только открытки слали… на Новый год. А больше родни нету.
Подул ветер, и на траву снегом полетели лепестки отцветающих акаций.
– Вы в колдовство верите? – вдруг спросила Ева.
Старик закашлялся, долго протирал слезящиеся глаза.
– Ни в бога, ни в черта! – хрипло сказал он. – Какое еще колдовство? Тьфу! Если что померещится, у меня одно лекарство – стакан водки.
Ева не сдавалась. Не может она уехать ни с чем!
– А в молодости… слышали о колдунах, ведьмах? Жили у вас в Абрамцево бабушки, которые гадали, ворожили, от болезней заговаривали?
Руднев уставился на Еву, как на умалишенную.
– Тебе что, ворожка нужна? Жениха увели? Или в девках засиделась?
– Похоже на то, – притворно смутилась она.
– Тут я тебе не помощник. Про ведьмаков да оборотней только в сказках читал, и то давно было.
Скрывая глубокое разочарование, Ева попрощалась со стариком. Он привстал, крикнул вдогонку:
– А пенсию-то мне добавят?
Она, не оборачиваясь, махнула рукой – понимай, мол, как хочешь. Ускорила шаг. Ей нужно было еще успеть в школу, где учился Гордей Руднев.
Несмотря на субботний день, в школе проводили консультации по предстоящим экзаменам, мыли окна, убирали пустые классы. Несколько учителей, которых ей удалось застать, Руднева не знали. Сколько лет прошло… Вопрос о колдунах привел педагогов в изумление. Проживали в Абрамцево доморощенные экстрасенсы и народные целители, как и везде. Только кто же их всерьез принимает?
