Из школы, совсем поникшая, Ева отправилась разыскивать улицу, где до переезда в Москву жили Рудневы. Дом был деревянный, на двух хозяев. Половина Екатерины Максимовны сразу бросилась в глаза заколоченными ставнями, травой по пояс во дворе. А в другой половине, как говорил Смирнов, жила одинокая женщина-пенсионерка.
Она увидела Еву через окно, вышла на крыльцо и крикнула:
– Катя к сыну уехала! А вы кто ей будете?
– Я дом купить хочу, – солгала Ева. – На вашей улице никто не продает?
Пенсионерка обрадовалась: хоть с кем-то удастся поговорить. Телевизор да радио – плохие собеседники.
– Заходите ко мне! – радушно пригласила она. – Я вас чаем угощу.
Она накрыла стол в просторной комнате с деревянными стенами. В углу белела печка. Диван с множеством вышитых подушечек соседствовал с самодельным буфетом, за стеклами виднелась гжельская посуда. Пахло лавандой и лампадным маслом.
Ева хвалила чай. Хозяйка улыбалась, потчевала гостью крыжовенным вареньем, пирожками.
– Из печки-то они совсем другого вкуса!
Слово за слово, заговорили о Рудневых.
– Катя со своим мужем не ужилась. Пил он, ругался, денег не давал – пришлось разойтись. Он к своей матери подался, а она тут осталась. Сын у них вырос хороший, толковый парнишка. Отца, правда, недолюбливал. Так тот и не заслужил любви-то!
Соседка говорила много, но все это уже было Еве известно.
– Если дом покупать, так у хорошего человека, – сказала она. – Руднева вам нравится?
– Мы рядом, почитай, двадцать лет прожили и ни разу не поскандалили. С Иваном у них ссоры случались, чуть ли не до драки. Но он, когда напьется, будто с цепи срывается. Трезвый – смирный, а пьяный – дурной! Нет, я на Катю пожаловаться не могу. Славная она баба… только замкнутая очень, вся в себе. Мы, бывало, вот так на стол соберем – чайку, оладушек, наливочки вишневой, она выпьет и молчит, молчит. Будто сама себе в душу глядит. Я болтаю без умолку, а Катя только кивает. Ой, а разве она дом надумала продавать?
– Мне ваш адрес дали в агентстве, – неопределенно ответила Ева.
Пожилая дама не поняла, что к чему, но виду не подала. Негоже выдавать свое невежество.
– Еще чайку? – предложила она.
Ева поблагодарила и отказалась.
– Меня друзья ждут. Они на машине. Если опоздаю к назначенному времени, уедут без меня. Придется электричкой добираться.
Вопроса о колдунах Ева, наученная горьким опытом, решила соседке Рудневых не задавать.
* * *
Гордей Руднев сидел у себя в офисе, изучая бумаги. В раскрытое настежь окно влетал тополиный пух. Кондиционеров Гордей Иванович не любил – воздух от них становился каким-то невкусным: не то что живой, с улицы.
Он в третий раз перечитывал документ, не понимая его смысла. Да что за напасть? Руднев отодвинул от себя бумаги, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Его не покидало предчувствие беды.
– Ну, в чем дело? – спрашивал он у кого-то невидимого, кто должен был в совершенстве знать положение вещей. – Что меня гложет?
Угрозы по телефону и зловещие розыгрыши прекратились, но это не принесло желанного успокоения. Скорее напоминало затишье перед бурей. Гордей Иванович и не предполагал, как можно довести людей до грани умопомешательства обыкновенными «страшилками». Жена стала сама не своя, мать окончательно расхворалась. У него самого все валилось из рук.
– Не переживайте вы так, Гордей Иванович, – уговаривал его охранник. – Это все расчет на слабые нервы! Побалуются и перестанут. Надоест же им когда-нибудь?
