Запоздавшее - страница 3
*
Ах, за что нам, людям, все эти страдания возраста, чему они должны нас научить – не понятно. Хотя, наверное – это относится ко всему спокойно, или как к чему-то временному. Честно говоря, раньше до дрожжи боялся смерти и был уверен, никогда с ней не смирюсь. И это понятно, я тогда был молод, мог различить тысячи вкусов и запахов, что окружали меня со всех сторон. И мне казалось, что у меня все еще впереди, и все двери передо мной открыты. И вот тогда меня очень пугала мысль, что это все может внезапно прерваться. Да уж, тогда было что терять, хотя бы надежды, и было о чем беспокоиться, не то, что сейчас, хожу прихрамывая на обе ноги, просыпаюсь посреди ночи от болей в спине. Это приключение уже не кажется таким увлекательным и если оно оборвется, я ни секунды не буду жалеть. Конечно, уходить самостоятельно я не стану, это во-первых грешно, а во-вторых, мне все-таки любопытно, чем закончатся все эти истории, которые мне довелось узнать. Старость дает нам понимание себя настоящего, она показывает насколько наши надежды и мысли бесплодны. Как я уже говорил, я не мечтаю о вечной жизни, но я мечтаю о вечной молодости, я не буду это скрывать, ведь она прошла у меня как-то слишком быстро и незаметно. Как будто кто-то против моей воли перевернул страницу, даже не спросив у меня, успели ли я дочитать или нет. А сказал только: «теперь читай здесь», и все. А «здесь» читать мне не интересно. Но страницы все переворачиваются и переворачиваются. Говорите что хотите, но старость – это потеря чувственности. И чем старше становится человек, тем в нем меньше остается чувств внутри, которые бы его смягчали, а не кололи как иглы-эмоции, которых с годами становится почему-то только больше. И никто никогда не смог соблюсти этот баланс. Все всегда отдавали или сдавались эмоциям. Время отбирает у нас одно и раздает другое. Мы с любовью вспоминаем о детстве, потому что тогда в нас было гораздо больше любви, а не потому что тогда было лучше. Однажды я сказал одному мальчишке, что лучшие мультфильмы, которые я смотрел были в моем детстве, а он мне в ответ сказал, что это только потому что я тогда был сам молодой. И я сразу понял, что в каждом человеке живут свои любимые мультфильмы, когда мы были переполнены любовью, и ей мы наделяли все вокруг, а с возрастом ее растратили, и потому все стало резко унылым. Хотя для других молодых она осталась по-прежнему. Ах, не слишком ли я здесь много развел соплей, и слез о былом. В общем: я снова люблю всех. Ну, по крайне мере стараюсь любить. Ведь мы не стареем по факту, а просто теряем способность воспроизводить внутреннюю энергию, то есть проявлять свои чувства. Вот в чем проблема: умирает не тело, а наша чувствительность.
*
Как же быстро мы перестаем любить, и теряем всякий смысл напрягаться для чего-то. Жизнь без любви похожа на ночь без звезд. При этом, чем сильнее и больше мы в кого-то влюблены, тем как ни странно больше на небе загорается звезд, а их свет становится ярче. Любовь – это единственный ветер, который способен сдуть с нас пыль изнутри. Сами мы так никогда не сможем сделать, сколько бы не прыгали, и не бегали до изнеможения. Влюбленность – это главный стимулятор жизни, который не считается ни с какими потерями. А привычка – это самое ужасное и самое мертвое, от чего нужно быстрее избавляться. Теперь я ищу вокруг себя что-то новое и необыкновенное, то, что способно меня удивить и влюбить в себя. Я хочу снова почувствовать, что я живу. Что во мне внутри что-то живет. Вот только один вопрос остается для меня загадкой: кого можно так полюбить вечно, и при этом не разочаровываться потом во всем подобном этому. Понятно, что тот, кто найдет такую любовь, будет вознагражден со сторицей до краев. Проблема в том, что любить некого. Вокруг меня одни пустые и уже выжженные кем-то сердца. Они сами признаются, что их души спят или уже мертвы. Да и мои чувства тоже никому не интересны, ни старания, ни переживания, – всем подавай только удобства и развлечения, а все остальное их не занимает вообще. Их сердца ничего не чувствуют, ни любви, ни дружбы. Вот как только у меня стали болеть колени при ходьбе, я сразу стал допытываться у своего организма: «а почему?». И пришел к странному выводу, что я просто перестал отталкиваться от носков, а стал переставлять ноги, как несгибаемые палки. Затем удивился, а почему я вдруг перестал делать так же, как я это делал раньше в детстве, когда словно прыгал при ходьбе. Тогда я во все верил и бежал с радостью к приключениям, а теперь мне ничего не интересно. Теперь я никому и ни во что не верю, и никуда не бегу, и ничто меня больше не привлекает, и потому плетусь, не сгибая ступней. Казалось бы, причина должна быть в старости, а оказалась в отсутствии интереса к жизни. Но самое печальное то, что даже понимая эту банальную причину, я не могу снова разжечь в себе огонь прежнего любопытства. Ну вот просто не могу, и все. Я все познал, что хотел, а что не познал – мне просто уже не интересно. Выходит, что жизнь измеряется не износом органов, а обычным интересом к ней. Мы живем пока верим, что мир волшебный, и существуют чудеса, и что все люди вокруг добрые. И умираем постепенно, по мере того как разочаровываемся во всем этом нехотя и перепроверяя. А зачем жить душе в мире без чудес? Да мы пьем воду и жуем хлеб, но внутри уже не бьется кровь как прежде.