Некоторое время я сидел на ступеньках, затем уперся головой в стену и услышал вибрации уставшего дома, звуки жизни в квартирах.
– Где мои ключи, блядь? – кричал кто-то за стеной.
Я слышал молчание подвала. И то, что еще ниже, под слоем земли, кипение лавы, звучание преисподней. Стон абсолютной темноты доходил до стены дома легкой дрожью, неразличимой слухом, но явственной для той области груди, которую обжег дым.
– Сука, где эти долбаные ключи? – звучала увертюра к бытовому скандалу.
Звуки ругани нарастали и становились грубее, но вибрация лавы звучала опаснее, куда более зловеще, это она основной мотив, который подхватывают эти несчастные:
– Слышишь ты, алкоголичка, блядь, где мои ключи?
В замершем ночном городе звуки отчетливы, это вибрировал ад, так звучали его певцы. Я начал поддаваться ему, меня охватывало волнение, я утратил ощущение полета, затем отклонился обратно, и мы полетели снова. В этот момент я понял, как важно не терять этого ощущения – когда я злился, мир всегда словно вставал на месте, и главная мелодия звучала откуда-то из его недр. Во мне просыпалось что-то животное, я подхватывал эту мелодию и тоже становился певцом ада. Когда я бил людей велосипедной цепью у метро «Пражская», мне казалось, что мы больше не летим и солнце не встанет, пока я не выбью из них все дерьмо, вроде их красно-белых цветов московского «Спартака». Но солнце всегда вставало: без жертвоприношений, и вместе с ними, и даже тогда, когда в жертву приносили меня.
Наверное, в тот вечер я стал чуть сдержанней. Именно после него я все чаще стал замечать в себе сомнение перед тем, как ударить, и почти совсем перестал бить первым.
Гоша окликнул меня:
– Брат, ты висишь.
Ксюша засмеялась.
– Вам, наверное, пора, иначе вы не успеете на метро, – заботливо сказала она.
Мы вышли на улицу и попрощались с ней в конце переулка, она исчезла. Затем мы снова вышли на брусчатку, но это был уже другой Арбат. Пара пьяных проституток, двое байкеров безуспешно заводили мотоцикл у бара, несколько панков спали у памятника принцессе Турандот вповалку, словно убитые в братской могиле. Мимо нас прошел пожилой мужчина в изящной шляпе цвета кофе с молоком и пальто, как у Коломбо, немного прихрамывая и опираясь на трость, но походка его оставалась легка. Он почтительно кивнул нам и с улыбкой проводил взглядом, так, словно мы давние знакомые. Пьяницы периодически орали, различный подозрительный люд мельтешил в арках, несколько баров еще работали, в витринах сидели скучающие красотки с подвыпившими бандитами. Стройная девушка в Versace бесстрашно выгуливала пуделя. Я смотрел на нее – это была ожившая дама треф из моей колоды. Она виляла жопой именно так, как я себе это представлял. На высоких каблуках ей тоже было не просто удержаться на планете, к тому же она двигалась не слишком ровно, словно в легком опьянении.
Мы столкнулись с цветом ночи, и она больше не страшила, напротив, она завораживала, небо зажглось существенно ярче. Темнота приобрела свои полутона, и две наши дерганые, веселые тени на брусчатке, спешившие к закрытому метро, стали ее оттенками, как и мы сами.
