– Что делать будем? – спросил Степан, денщик Беркутова. – Куды этого красавца?
Слово «красавца» он произнес с ударением на последнем слоге, и Петр невольно улыбнулся.
– А что, если я попробую? – осторожно промолвил Петр, глядя на Степана. – А ты веди протокол.
Степан смотрел на Силина во все глаза.
– Ты хочешь допросить?
– Хочу – не хочу, какая разница! А ты садись, пиши, вместо своего Аристарха.
Петр сосредоточился на допросе.
– Скажи, кого вы поджидали на краю села? Тебе что-нибудь известно?
Его немецкий, выученный в гимназии, был немного улучшен в университете, однако далек до совершенства, а фразы, предназначенные пленному, он скопировал у Бергера.
– «Пойму ли я его ответ? От этого зависит дальнейшее. В крайнем случае, Степа запишет все точно.» – подумал он и кивнул дрожащему от страха Фрицу, словно поощряя его к ответу.
Фриц жалобно заскулил:
– Я простой солдат, мне неведомы планы начальства, герр официр.
– Ну, до «герр официра» мне еще очень далеко, но, возможно, ты слышал что-нибудь?
– Если не скажешь, то тогда erschissen – по законам военного времени, – ляпнул по-русски Степан, оторвавшись от писанины.
Фриц не понял ничего, кроме слова «расстрелять». Он заплакал тихо и безнадежно. Рука на перевязи мешала ему вытереть слезы, и они стекали по щекам и подбородку и капали на порванный мундир.
Острая игла кольнула в сердце Петра – что же произошло? Почему неизвестно чьи амбиции вырвали его и этого немца, его ровесника, и привели сюда, в Галицию? Так ли нужны России Босфор и Дарданеллы, и только ли огромной территорией определяется величие страны? Виновен ли сербский фанатик, кстати, тоже ровесник, что Петра выдернули с учебы в столице, а этого Фрица из далекого Вупперталя, где он спокойно унаследовал бы отцовский магазин и продолжал торговать колбасами и ветчиной? Или чем там, лаками и красками, что ли?
– Я человек маленький, мне знать не положено, – произнес, наконец, Фриц. – Но я слышал разговор, что есть среди ваших один, он все передает нашим. Правда это или ложь, я не знаю.
Фриц снова залился слезами, а Петр потрясенно сказал Степану:
– Степа, пиши и по-немецки, я продиктую, и перевод. Не пропусти ни одного слова – это очень важно.
После этого случая, когда вестовому Петру Силину удалось разговорить пленного, вдруг вспомнили о его гимназическом образовании и первом курсе университета. Он, несмотря на протесты, высказанные Бергеру наедине, был оставлен при штабе окончательно и бесповоротно.
Бергер пояснил:
– В армии все умеют держать винтовку, а грамотных мало. А знающих немецкий язык из простых солдат вообще единицы. И вообще, Петр, оставьте Ваши мысли о геройстве: Вы же неглупый человек, да и пороху понюхали. На войне надо побеждать не только храбростью, но и хитростью. Это уже доказала жизнь. Кстати, Ваш немецкий довольно примитивен. Я не хочу Вас обидеть, но неужели у инженеров – путейцев обучение поставлено из рук вон плохо? Короче говоря, с сегодняшнего дня Вы будете присутствовать на допросах пленных, писать протоколы и… набирайтесь словарного запаса, учитесь.
– А Вы? – осторожно спросил Петр. – Не могли бы, когда мы наедине, говорить со мной на немецком, ведь я – Ваш денщик?
Бергер посмотрел затравленно.
– Я из прибалтийских немцев, и «немец» здесь ключевое слово. Мне не слишком доверяют, дорогой мой Петр, не доверяют из-за моего происхождения, и это будет продолжаться. Какую бы оплошность ни совершил капитан Беркутов, его пожурят, и только, а я постоянно на подозрении, словно насекомое под увеличительным стеклом. Именно по этой причине я не говорю в обычной жизни на родном языке, чтобы не вызвать еще большей неприязни.
