Читать онлайн Дарина Стрельченко - Заряд воображения

Со всей благодарностью,

со всеми невысказанными словами —

моей семье

1

Первый допрос

Что же. Положим, что я отвечу.

Чемвампоможетмояправда?

В этой системе мой страх вечен:

Слевапопыткаикрахсправа.

Худощавый светловолосый мужчина пропустил её внутрь и протянул ладонь для рукопожатия.

– Арсений Щу́ман. Отдел психологии нематериалов. Станем коллегами – будете сидеть за соседним столом.

Яна, прислушиваясь к нарастающей в правом виске боли, мрачно кивнула. Щуман обвёл рукой отделанную серыми панелями комнату:

– Располагайтесь. А я должен выйти – таковы правила.

Хорошие у них приёмчики, отстранённо подумала она: притвориться друзьями, посулить место. А потом засунуть в эту конуру.

Щуман был уже у самой двери, когда Яна негромко, почти спокойно спросила:

– Где моя сестра?

– Это не в моей компетенции, – обернувшись, ответил Арсений. – Но я уверен, вам сообщат, как только мы закончим беседу.

– Я не видела её трое суток.

Щуман вышел, аккуратно притворив дверь. Секунду Яна различала его силуэт, а затем стекло затянуло матовой плёнкой.

Чувствуя, как внутри разливается нервная, чугунная слабость, она попыталась переключиться и принялась оглядывать комнату. Отполированные до глянца стены, низкий потолок, никакой мебели; из светильников – только встроенные в пол лампы. Одного взгляда на них хватило, чтобы глаза заслезились, а во рту возник солоноватый привкус: ровно в тот момент, когда Яна, щурясь, посмотрела под ноги, пол словно отключили – она стояла на стекле, под которым клубилась густая, смолисто-чёрная мгла.

– К стене, пожалуйста.

Голос Щумана был прежним, но теперь он звучал гораздо громче и почти утратил человеческую интонацию. Яна задрала голову, ища динамик, но звук шёл отовсюду, словно комната была пронизана акустическими порами.

Яна медленно подошла к стене. В голове нарастал звон; ладони вспотели. Она хотела встряхнуться, но плечи свело, и она только нелепо дёрнула головой.

– Ближе.

Нервничая всё больше, она подошла к стене вплотную. На тёмно-сером глянце зажглись два красных овала.

– Приложите ладони. Это детектор. Он поможет понять, честны ли вы с нами.

Чувствуя себя глупо и совершенно беззащитно, Яна повиновалась. Она ждала, что стена окажется твёрдой и ледяной, но ладони словно погрузились в тёплую воду. В тишине отчётливо, неестественно громко разносился звук прерывистого дыхания; Яна попыталась дышать ровнее.

– Какую сумму вы накопили, продавая материалы на чёрном рынке?

Она вздрогнула, зажмурилась и услышала, как в висках яростно стучит кровь.

– Пожалуйста, имейте в виду: молчание не идёт вам на пользу.

Яна снова подумала об Ирине, которую не видела с самого ареста.

– Что с моей сестрой?

– Как долго вы скрываете материалы от рейдов?

– Что. С моей. Сестрой?

– При вас нашли план с указанием места, где можно пересечь границу. Кто передал его вам?

Яна открыла глаза. Взгляд упал на пол; резко закружилась голова. Она сглотнула и раздельно, громко повторила:

– Что с моей сестрой? Я не буду отвечать, пока вы не скажете.

– Вы предпринимали попытки изучать свойства нематериалов и их влияние на психику?

Ей почудилось, что этот вопрос прозвучал не так бесстрастно, как другие. Она глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь подавить тошноту. Влажные ладони скользили по стене. И почему, собственно, она должна держать руки на этом детекторе, если всё равно не отвечает на вопросы?

Яна выпрямилась и с облегчением покрутила затёкшими кистями.

Динамики молчали.

Через несколько секунд дверь открылась; в проёме, сложив руки на груди, стоял Щуман. Яне показалось, его губы подрагивают.

– Яна Андреевна, вы увидитесь с сестрой, как только ответите на мои вопросы. Пожалуйста, верните ладони на детектор.

Она глухо спросила:

– Какие гарантии?

– Только моё слово. В противном случае вы не увидите сестру никогда.

Арсений улыбнулся и с извиняющейся ноткой добавил:

– Мы максимально идём вам навстречу. Вы сами вынуждаете ужесточать условия. Итак, – он прислонился плечом к косяку и склонил голову, – какую сумму вы накопили, продавая материалы на чёрном рынке?

– Не помню точно, – процедила Яна, впечатывая ладони в стену. – Около пятнадцати тысяч. Я не успела посчитать последнюю продажу – мне пришлось вносить выкуп за сестру.

– Хорошо. Как долго вы скрывали материалы от рейдов?

– Несколько месяцев.

– Точнее.

– Три… четыре… Не помню точно.

– Вспоминайте, Яна Андреевна.

– С сентября. Да, с этого сентября.

Щуман, не сводя с неё глаз, один за другим загнул несколько пальцев. Кивнул. О чём-то задумался.

– Как вам пришла эта мысль – прятать материалы?

Несколько секунд Яна молча рассматривала стену, удивляясь, что он не слышит, как стучат её зубы.

– Если вам будет комфортнее, мы разделим нашу беседу на две части. Ответьте на этот вопрос, и встретитесь с сестрой. Побудете с ней, пообедаете – у нас очень хорошая столовая. А потом мы продолжим.

Яна молчала, закусив губу.

– Вы встретитесь сестрой через десять минут. Я обещаю.

Она вскинула голову и выпалила:

– Анна Альбертовна. Я подумала об этом после её кольца.

– Кто это – Анна Альбертовна?

– Моя учительница. Физики.

– Что именно произошло?

– Она принесла на лабораторную образец. Белое золото. Кольцо из белого золота. Кто-то спросил, откуда оно у неё. Она сказала, что это обручальное.

– Обручальные кольца – нелегальный анахронизм. Это материалы с зашкаливающим эмоциональным фоном.

– Да. В том-то и дело! После этого её внепланово обнулили. Совсем недавно, – прерывисто произнесла Яна. – Я думаю, кто-то донёс.

– Как кольцо натолкнуло вас на мысль скрывать материалы?

– Это же очевидно, – сдавленно ответила она. – Его должны были изъять при первом же рейде. А кольцо выглядело… не новым. Поцарапанным, блёклым. Значит, она его прятала, хранила. Значит, я могла сделать то же.

– Как вы думаете, почему ваша преподавательница совершила такую оплошность – принесла кольцо в школу? Это вряд ли было так необходимо для лабораторной работы.

Позабыв о детекторе, Яна оторвала ладони от стены и, прижав к лицу, пробормотала:

– У неё обнулили мужа. Летом, накануне учебного года. Мне кажется, она не хотела так жить. Она нарочно сохранила кольцо, а потом выдала себя. Чтобы… чтобы тоже обнулиться. А сейчас пожалуйста… пожалуйста, дайте мне увидеть Иру…

2

Белый шум

Белый шум, и гул, и нормы, и прошения.

Разговоры, протоколы, делегации…

Это было бы таким простым решением:

Позабыть о вас и наскоро избавиться.

Рамы уже проклеили на зиму – атавизм, пережиток, – но в некоторых вещах обслуга комплекса оставалась слишком консервативной и усердной. Щели не оставили даже для крохотного сквозняка – а ведь за это Щуман и ценил деревянные окна, запрещая менять рамы на глухой пластик.

Но, по крайней мере, с улицы всё ещё проникал шум. Слаженно и размеренно жил внутренний двор, грубо гудел ветер, из-за стены долетали детские голоса: юные йерлинцы, распущенные на каникулы, галдели в предвкушении весёлой Последней свечки.

После глухой, изолированной допросной, после искусственных звуков и напряжённого, подрагивающего голоса той девушки уличный шум возвращал ощущение жизни.

Щуман сунул руки в карманы и прислонился лбом к стеклу. Вид отсюда открывался куда более скромный, чем с верхних этажей комплекса. Хорошо бы вернуться в кабинет или хотя бы принять душ, но времени было жаль даже на то, чтобы просто подняться в лифте, не говоря об этих ежедневных пустых минутах. Но Анна настаивала; а он до сих пор только выигрывал от её советов. Наверняка и с этим в конце концов окажется так же.

– Господин Щуман?

Радуясь, что не успел начать, он обернулся к дверям. Резко откликнулся:

– Войдите.

– Доброе утро, господин Щуман. Почта. Кофе. Периодика.

– Да, отлично, – нетерпеливо отозвался он, кивая на стол: – Оставьте тут. И распорядитесь, чтобы никто не беспокоил в ближайшие полчаса.

– Да, господин Щуман.

Прислуга – бесшумная, вышколенная, идеально-неприметная – исчезла за порогом. В первые месяцы в комплексе Щуман здоровался с ними, благодарил, иногда обращался по имени – пока не поймал удивлённый, слегка разочарованный взгляд фон Зина: где вы набрались таких манер, Арсений? С тех пор он держался с обслуживающим персоналом холодно-нейтрально. Как и с теми редкими подозреваемыми, которых приходилось допрашивать лично.

В голове, словно по заказу, прозвучало:

– Что с моей сестрой?

Щуман встряхнулся, прогоняя настойчивый, звонкий вопрос. Сколько раз она его повторила? Три? Четыре? Забыть. Пока забыть. Впереди непростой день, и к Яне он вернётся позже, когда она испугается, когда прочувствует своё положение, поплачет… Твёрдое против твёрдого никогда не было хорошим.

От принесённого подноса плыл густой и сладкий запах кофе. Арсений с сожалением взглянул на чашку, затем – на стопку писем. Кофе безнадёжно остынет через тридцать минут, но, если сесть за периодику сейчас, он не встанет ещё четверть часа, а потом отвлечёт что-нибудь другое, пробьёт девять, закрутится привычный день, и он опомнится только к ночи и точно не выделит время для Анниных глупостей.

– Не глупостей, – явственно, знакомым прокуренным голосом прозвучало в голове.

– Ну-ну, – громко произнёс Щуман, хлопая в ладоши и крепко сжимая руки. – Не глупостей, конечно, Анна. Видите, как я скрупулёзно следую вашим советам.

Он снова подошёл к окну, упёрся лбом в стекло и закрыл глаза. Пытаясь унять раздражение, принялся думать обо всём, что шло в голову, – с единственной целью не думать вовсе.

Первые минуты будет сложно, не раз предупреждала Анна. Будет давить, заставлять спешить и бежать, что-то решать, делать. Не попадайтесь на крючок. Это как дайвинг: сначала нужно погрузиться, зато потом получится всплыть – спокойным и свежим.

Щуман не помнил, когда чувствовал себя спокойным и свежим одновременно. Спокойным – да, возможно; спокойным и даже довольным после недавнего годового доклада Совета. Свежим – пожалуй, после поездки в Ру́ту, где Арнольд ловко втиснул в график и озеро, и скупой горный лес, и ту ночь под холодным белёсым небом с кусками звёзд; здесь, в Йе́рлине, звёзды были едва различимы, несмотря на все усилия борцов со световым загрязнением. Не звёзды – так, мелкие точки.

…Да, в ту поездку он однозначно чувствовал себя свежее, но всё равно вымотанным до предела. Сейчас, стараниями Анны, всё стало чуть проще, чуть выносимей. Благодаря ей он впервые ощутил искреннее удовольствие от происходящего. Неожиданно. Неистребимо. Вещи, которые прежде вызывали только тоску, теперь казались почти желанными. Анна сумела повернуть всё так, что он привык даже к рутине; даже эти допросы, эти антишпионские протоколы давались куда легче. В декабре он провёл дома пять или шесть ночей – беспрецедентно. И на этой предпоследней в году неделе, почти не заглядывал в лабораторию.

– Какие прекрасные плоды даёт ваша терапия, – пробормотал Арсений, не открывая глаз.

Прохлада стекла сменилась скользким жаром. Защипало кожу. Воспоминания о лаборатории взбодрили, вновь мелькнула лукавая мысль, будто он прячет на груди амулет, дарующий силу.

Какое мальчишество… И какая огромная авантюра. Он был уверен: узнай обо всём фон Зин – и прежде, чем предавать дело огласке, он глянул бы так же разочарованно и удивлённо, как тогда. Но теперь Арсению хватало и опыта, и умения скрыть то, что он хотел скрыть. Не от Империи, естественно; скрыть что-либо от Империи было нельзя. Но от заместителя – вполне возможно.