– Ну и что? Нам какое дело! Надо было ходить! Распишитесь, Николай Фёдорович.
– Подожди, Люда. Спрячь пока наряд. И ты не психуй… Завтра Михаил Васильевич приедет, что-нибудь придумаем. Ты работу большую сделал. Подлянкой не отвечу.
– Нет, вы посмотрите на него! – обиженно сказала нормировщица, направляясь к выходу. – «Гады!» – Дурак ты! Бешенный!
– На фиг мне такая работа, чтобы сто пятьдесят и не больше! – сказал, успокаиваясь Мишка.
– Ты погоди, этими колодами жизнь не кончается. У нас и по двести люди зарабатывают, и по двести пятьдесят. Твоё время тоже придёт. А тут ошиблась Людка – не умеет она расценивать. И оставить нельзя. Увидят, в плановом, что ты за день больше директора заработал, прибегут и будет нам на орехи: и мне, и Людке. А шесть рублей в день – всем хорошо, никто проверять не будет. Так Олег?
– Да я, на фиг, вообще бы отменил сдельную работу. Вакула много делает, да как попало. А попробуй заставить его сделать как положено – такое про себя узнаешь! Не получается при сдельщине «лучше меньше да лучше». Повремёнка – ещё хуже. А что вместо них – не знаю.
– Ну ладно, пойду позвоню этому м…, чтоб приезжал за колодами, пока не успел директору нажаловаться.
Вечером дед Ероха спросил скоро ли закончат сев.
– Пшеницу посеяли. Остались горох, овёс, травы – через два дня закончат.
– Ну а у тебя как? Сколько заработал.
– Угадай.
– Снова четыре? Или уже пять?
– Четырнадцать с полтиной.
– Ух ты! И пропустили?!
– Нет, конечно. Обидно, дед!
– Понимаю, понимаю. Вот ты спрашивал, что значит «не туда мы пошли». Я тебе сегодня подробно растолкую. Дело было в начале шестидесятых уже при Василии Ивановиче – втором нашем директоре. Был у меня друг Лёня Мачнев. Жил на том конце совхоза. Я уже был на пенсии, а он ещё работал – шофёром на ГАЗ-93. До работы был жадный, и всё ему хотелось себя показать: вот, мол, на что я способен. А тут уборка. Где ж себя показать, как не на уборке! Подготовил он свой самосвал: нарастил борта, заделал щели, усилил рессоры. Ещё комбайнёры на комбайны не сели, он тут как тут. Первым загружался и пёр. Ни одной остановки, ни одной поломки, вместо двух тонн вёз три с половиной. На дороге каждую кочку, каждую ямку знал. Разгружался и стрелой назад в поле. На бригаде обед – он с тока повёз зерно на хлебоприёмный пункт. Перекусывал, не выпуская из рук штурвала: кусок хлеба с солёным огурцом, что жена в сумку сунула, запивал чаем из бутылки – всё на ходу. Вечером то же самое. Комбайнёры спать пошли, а он с тока на ХПП2 несколько рейсов делал. «Молодец!» – кричат. В районной газете статья и фотография: «Леонид Анисимович Мачнев передовик! Победитель соцсоревнования!» Приходит пора зарплату получать, а у него за месяц выходит восемьсот рублей! – «Нет, – говорят, – не пойдёт! Нет у нас зарплат восемьсот рублей». А где собака зарыта? Проверяют – всё правильно. На каждый рейс есть документ. «Ищите», – говорят». И нашли. «Грузоподъёмность-то три с половиной, а мы расценки брали для двухтонки». – «Так это я придумал, как грузоподъёмность вдвое увеличить!» – «Это не считается!». Ну и пересчитали. Четыреста семьдесят ему оставили. И то с трудом, со скандалом выдали! А у меня в то время батя ещё живой был – девяносто лет. Услышал, обрадовался: «Ну вот им и конец! На этом они себе шею и сломают! Бьют тех, кто много работает. Работяг выведут, одни лодыри останутся! Спасибо тебе, Господи, теперь и помирать можно!». Бабка моя тоже слышала. Слышь, Ульяшка? Подтверди! Говорил батя?
