— Прямо как наши шаманы глаголет, — буркнул Ларчик.
— Видишь ли... — осторожно ответил Ярмил, провожавший жреца взглядом. — Многие в это верят. Не очень истово, позволяя себе послабления. В маленьких городках принято добегать на работу на лапах, а потом перекидываться. В больших об этом уже позабыли.
Про врачей он ничего добавлять не стал — у военных и полицейских было не принято осуждать тех, кто обращается в медчасть или лечится в госпитале. Специфика службы. Сам Ярмил в госпитале ни разу не лежал, к фельдшеру заглядывал, старался побольше ходить пешком — заодно и энергия растрачивалась — а по утрам бегал то на ногах, то на лапах. Бежать от Лисогорска до Метелицы на лапах было бы разбазариванием времени, автомобиль здорово выручал, как не пользоваться? В общем, Ярмил считал себя весьма и весьма цивилизованным волком, но сейчас был рад, что он наблюдает за задержанием, а не задерживает — арест жреца Камула попахивал святотатством. От такого — по возможности — лучше держаться подальше.
Ларчик отправился на место происшествия, осматривать остовы автомобилей, залитые пеной, и помогать подчиненным писать протоколы. Ярмил чихнул — «слишком сильно воняет гарью, как рысь это терпит?» — и пошел к центру города, помахивая бидончиком и раздумывая, надо ли ему что-то купить, раз уж он оказался рядом с рынком и магазинами. Полицейские и жрец-старообрядец шли впереди, ветер доносил фразы: «Просто попробуй и хоть месяц проживи по заветам Камула. Сразу увидишь, как жизнь изменится».
«Как ты думаешь, мы много грешим? — спросил Ярмил у волка, останавливаясь и разглядывая витрину рыбного магазина, где был выставлен аквариум с раками. — Может быть, Камул не подпускает ко мне мою волчицу, потому что я недостоин бежать в его стае? Мы с тобой в часовни ходим редко, скрутки жжем только после праздников — на праздники мы на дежурствах. В Ключевых Водах чаши были на территории части, а в Лисогорске надо куда-то идти, а мы ленимся. Здесь, в Логаче, я даже не знаю, где часовня, не удосужился зайти за столько лет. А вдруг дело в этом?»
«Не знаю, — подумав, ответил волк. — Мне кажется, дело не в скрутках. Мы с тобой не любим дым, Камулу он тоже может не нравиться. У нас нет ссор, я гуляю, когда захочу, могу поохотиться в лесу, но мне это не интересно. Если ты считаешь, что пойманный заяц привлечет к нам волчицу, я попробую его загнать. Или поохотиться на диких уток».
Ярмил еще раз посмотрел на раков, решил не покупать, дошел до пекарни, заказал себе два куска торта, какао и два пакета сухарей с собой, и уселся на веранде, наслаждаясь мягким майским солнышком. Когда он доел заказанное и сложил пакеты с сухарями в бидон, в пекарню явилась оживленно переговаривающаяся группа оборотней. Ярмил опознал старообрядца-проповедника, одного из оборотней, чья машина сгорела до черного остова, местного жреца Камула в темно-сером одеянии, и начал прислушиваться к разговорам.
— Я ходатайствовал за вас по просьбе паствы, — отрывисто и недовольно проговорил местный священник. — Лично я не одобряю порчу имущества и не стал бы просить полицейских закрыть дело. Но прихожане написали заявления об отказе о возбуждении уголовного дела, а трое богатых волков пообещали скинуться и возместить потерпевшим ущерб. Мне пришлось покориться общему решению.
— Потому что я принес им истину, — спокойно ответил старообрядец. — Они осознали, что неправильно живут. Это не значит, что они изменятся. Но я сумел раздуть в их душах потухшую искру веры. Это зачтется и им, и мне. Камул суров, но справедлив. Он благоволит своей стае.
