– Кто ты? – вопросил монарх, прищурившись.
– В смысле кто я? Мой король, это я, Донсо Четырёхпалый! Ваш верный друг и слуга!
– Я не вполне в этом уверен. Твой взгляд и твои движения принадлежат кому-то другому. Отвечай на вопрос. Кто ты? Чудовище или человек?
– Я Донсо Четырёхпалый! Я восславляю моего короля Лавгута Орнийского!
– Значит, не одержимость… – проговорил тот, взявшись за подбородок.
– Да какая одержимость?! Я могу доказать, что я – это я! ААААААААААААА!
Его крик слышали далеко за пределами стен дома. Извиваясь, как змей, истекающий кровью, Четырёхпалый растянулся в неестественно широкой улыбке и привёл, как ему казалось, веские доводы в свою защиту:
– ЛАВГУТ – НАШЕ ВСЁ! ВОСХВАЛИ ЕГО! С ТАКИМ ЧУДЕСНЫМ КОРОЛЁМ МЫ СМЕЛО В БОЙ ПОЙДЁМ! Пойте же со мной, мой король! Давайте! Поддайте жару! Во весь голос! О ВЕЛИЧИИ ТВОЁМ МЫ, ХАЛЛЕНДОР, ПОЁМ!
Лицо Донсо настолько переменилось, что Лавгут перестал узнавать в нём хоть что-то знакомое. Глаза до безобразия округлились, зрачки сверкали, будто огоньки ночной пристани, а скулы, казалось, готовились надорваться от напряжения. Четырёхпалый перекатывался с места на место, точно пытаясь сбить с себя невидимое пламя, и пел песню о короле:
– О ДОБРОМ, СЛАВНОМ КОРОЛЕ, ЧТО КАЖДОМУ ЗНАКОМ! ОН ДО ВЕРШИНЫ ИЗ НИЗОВ ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ ПРОШЁЛ! И ИЗБАВИЛ ОТ ОКОВ ОДНИМ ЧУДЕСНЫМ ДНЁМ!
И так целый час кряду. Когда текст исчерпывал себя, он начинал петь его заново. Но Орнийский не сорвался на друга, не стал повышать голос или грубить ему. Положив на тарелку поджаренное куриное мясо, он неторопливо, не ведясь на провокации, сообразил себе острый томатный соус. Под ним курица была невероятно вкусной: ароматная и сочная, она ждала возвращения того, кто её приготовил.
Однако…
– СТЕНГРАД! САНГЕРХЪЕМ! СЛАВНЫХ ПЕСЕН ДОМ! НО БОЛЬШЕ СЛАВЕН БЕЛЫЙ ГРАД ВЕЛИКИМ КОРОЛЁМ! Ну же! Мой король! Уверяю вас, я в по-о-о-о-олном порядке! Чувствую себя просто замечательно! Как будто я помолодел на десять лет! Я совсем не хочу убивать себя кочергой! Зачем?! За каким шкафом кроется смысл столь странного желания?!
– Я дождусь, Донсо. Не думаю, что этот эффект продлится слишком долго. Это несовместимо с действием гипноза. Теперь я знаю, что даже письму нельзя доверить свою безопасность. Теперь… нигде не безопасно. Но в одном я уверен наверняка: это точно не леди Кир’Канэс.
Как в старые добрые времена на григорской службе короне, Лавгут отдался размышлениям, подобно ищейке:
– Это не её стиль, и у неё нет мотива убивать собственного мужа. Уверен, она до сих пор скорбит по Сиграму, как я и говорил. А письма писал кто-то другой…
Объятый смятением, король взглянул на скомканное послание, что лежало на полу. Не любопытство и не глупость руководили властителем Халлендора в тот миг. Он следовал святому долгу защищать государство любыми способами, даже рискуя собственной жизнью. Король в первую очередь – это слуга народа. Так завещали мудрые предки. Отталкиваясь от их мировоззрений, Орнийский взял письмо в руки, но не стал читать текст сразу.
– Итак… Каковы мои шансы?
– ЛАВГУТ – НАШЕ ВСЁ! ВОСХВАЛИ ЕГО! – не унимался Четырёхпалый. – С ТАКИМ ПРЕКРАСНЫМ КОРОЛЁМ ВРАГИ НАМ НИПОЧЁМ!
Его король сохранял непоколебимое спокойствие, рассуждая вслух:
– Есть вероятность, что, если я прочту текст этого письма, оно подействует на меня так же, как и на Донсо. Я тоже попытаюсь убить себя, и никто не сможет меня остановить. Но есть шанс, что текст действует только на конкретного получателя. Я должен узнать, что заставило Донсо пойти на этот…
