Жигалов глядел в засверкавшие огнём чёрные глаза собеседницы и не знал, что и думать. Уж больно это всё отдавало кабинетом психиатра, но он-то не медицинский окончил и в вопросах психики человека не разбирался.
– Знаете, это как-то неожиданно, конечно, всё может быть, но… – лейтенант сделал паузу, не отводя глаз от лица Веры Степановны, – но, насколько мне известно, в институте он работал над совсем другой темой. Он изучал влияние линий высокого напряжения на окружающую среду и на это тратил всё своё свободное время.
– Э-э-э, да вы мне не верите, – качнув головой проговорила женщина. – Вот и Коля не верил. Связался с этим еврейчиком Вассерлауфом, а уж он-то наверняка был глазами и ушами масонов.
– А как этого Вассерлауфа найти, не подскажете?
– Да они вместе в институте работали.
– Понятно. Но всё-таки, может Николай случайно сталкивался с кем-то из ваших друзей? Или может у него появилась женщина?
Лицо Веры Степановны вдруг сжалось, глаза сузились (он и не предполагал, что такие огромные глаза могут так сузиться), губы собрались в ниточку.
– Так-так, – покачивая головой, – гляжу, вы всё пытаетесь увести разговор в сторону от истинных виновников, – сокрушённо проговорила Вера Степановна. – Неужели же и у вас сионистами всё схвачено? Всё, извините, дочь зовёт, мне надо посмотреть, что у неё с уроками. Если понадоблюсь, вызывайте повесткой.
Что можно было сделать после этого? Только откланяться, и поблагодарить за угощение. Что лейтенант Жигалов и сделал.
Вассерлауф.
Тихо открыв входную дверь, лейтенант Жигалов вошёл в маленькую ювелирную мастерскую и увидел низенького, средней полноты человека. Не то чтобы сутулый, но слегка наклонившийся вперёд и вправо, человек, нескладное тело которого, казалось бы, должно сковывать движения, быстро передвигался по своему рабочему закутку.
Вассерлайф, а это был он, вероятно, был чем-то обеспокоен или даже встревожен.
– Сутулость, конечно, профессиональная, – определил лейтенант, – но возбуждение… в этом что-то есть. С чего бы? Хотя… это может быть связано с его работой. Что-нибудь испортил, или не так, как нужно сделал… Ну, да ладно, там видно будет, – молниеносно пронеслось в его голове.
Вассерлауф был не просто типичным, а карикатурным евреем – черноволосый, но с синими глазами, курчавый и с крючковатым носом. Он то садился, то снова вскакивал, делал несколько шагов по рабочему закутку своей мастерской, опять садился на большой железный табурет с мягким обтянутым дермантином сиденьем, елозил на нём и снова вскакивал. Был возбуждён и не сразу обратил внимание на то, что в мастерскую зашёл посетитель и смотрит на него. А мастерской Вассерлауф обзавёлся почти сразу после ухода из института.
Всё действие, происходившее в мастерской, длилось не более пятнадцати секунд, но за это время лейтенант успел определить, как ему показалось, главное, ради чего пришёл сюда. А хозяин мастерской, увидев посетителя, очнулся от своих мыслей, невероятно резко остановил беготню и, склоняясь, расплылся в приветливой улыбке, руки при этом согнул в локтях и прижал к бокам тела, давая понять всем своим видом, что безмерно рад гостю.
В молодом человеке, стоящем в зале мастерской, ювелир сразу разглядел важную личность, поэтому и принял гостя с высоким почтением. А после удостоверения, которое он даже и не разглядел, и услышанного: «лейтенант милиции Жигалов», из всего нутра Вассерлауфа хлынули доброжелательность и гостеприимство. Низко склонив голову и ещё более скособочившись вправо, ещё шире раскрыв рот в улыбке, тихим, заискивающим голосом проговорил:
