– Как выступать? Куда выступать? – спросили Мазанка, Кароли, Урфалов.
– В этот, как его… Он исторический… Вот прапорщик его, наверно, знает… Кто-то кого-то побил там, из истории он должен это помнить, – кивнул бородой на Ливенцева Полетика.
– Мало ли при каких городах людей били! Всех не запомнишь, – философски заметил Ливенцев.
– Турецкий… в Малой Азии. Морем к нему нас повезут, в виде десанта…
– Синоп, что ли?
– Ну, разумеется, Синоп! Вот именно! Синоп!.. Будто бы через две недели погружать нас будут на пароход…
– Вот тебе раз! Как же так это? Вдруг ни с того ни с сего в Синоп! Накажи меня бог, если это не утка! – поглядел вопросительно и с надеждой на Ливенцева Кароли, как будто от этого математика в форме прапорщика ожидал разоблачения этого явного вздора.
Но не успел еще что-нибудь утешительное по этому поводу сказать Ливенцев, как Полетика закричал:
– Утка, вы сказали? Вот именно об этом мерзавце, пьянице я хотел, об Утке-поваре! Как же вы, черт возьми, Константин Павлович…
– Павел Константиныч, – поправил Мазанка.
– Ну, все равно… Как же вы мне подсунули такого повара? «Вот Утка, Утка! Вот повар, повар!..» Прожужжали мне уши этим Уткой, а он оказался запойный пьяница, этот мерзавец-подлец!.. Из-за него сегодня у меня и обеда даже не было! Я уж не помню, где я обедал сегодня… или даже я совсем не обедал! Вот я вам выговор в приказе объявлю за этого Утку! Тогда вы будете знать!
– Что же он такое пьет, и где он достает? – очень удивился Мазанка. – В роте он был, не замечалось за ним…
– Черт его знает, что он такое пьет! Денатурат, что ли… или там какую-то политуру… А может, он женин одеколон выпил?.. Жена, когда уезжала, оставила два флакона… И правда, ведь от негодяя одеколоном и пахло!..
Генкель щелкнул крышкой часов и просопел мрачно:
– Одиннадцатый час в начале, господин полковник! Может быть, тактические занятия отложить?
– Нет, отчего же отложить? – встрепенулся Полетика. – Ничего не отложить, а сейчас же начнем… Значит, он весь одеколон выпил, этот Утка проклятый! А где у нас карта-верстовка?
– Адъютант должен знать это. А поскольку нет адъютанта… Надобно поискать, – поднялся было Урфалов и посмотрел на шкаф, массивный, трехстворчатый, оставшийся в наследство от кадрового полка.
– Может быть, просто «Полевой устав» подчитать для начала занятия? – широко зевнул Генкель, из кучи уставов, лежавших на столе, выискивая «Наставление к ведению боя пехотой».
– Пожалуй, что же!.. Пожалуй, и «Полевой устав», что ли… – зараженный генкелевой зевотою, пробормотал Полетика. – Хотя, конечно, господа офицеры обязаны все уставы назубок знать… и «Полевой» тоже…
А Генкель между тем протягивал уже книжечку в черном клеенчатом переплетце Пернатому, благосклонно осклабляясь:
– Вот вы хорошо как-то можете читать. Начните! У вас выходит очень отчетливо всегда.
Пернатый, видимо, был польщен. Он взял устав, как артист специально для него написанную роль. Он приосанился, придвинул стул ближе к столу, прокашлялся, обвел всех кругом торжественным взглядом и начал:
– «Пехота – главный род оружия».
– Что такое? – удивился Ливенцев. – Как это – «пехота», и вдруг «род оружия»? Вы сочиняете?
– Извините-с, господин прапорщик! Я не сочинитель, а штаб-офицер! – с комической важностью отозвался Пернатый. – «Пехота – главный род оружия»… Как напечатано, так я и читаю.
Он был, видимо, недоволен на своего субалтерна, так невежливо перебившего его в самом начале чтения.
