Когда он взглянул на листок, у него перехватило дыхание.
Нет, невозможно. Это безумие! Одиноко лежащий листок был коричневато-желтым. Пожелтевшим от времени! Он был точь-в-точь такой же, как и тот, что пролежал в сейфе женевского банка тридцать лет. Как то письмо с угрозами, написанное выжившими из ума фанатиками, которые чтили память мученика по имени Генрих Клаузен. Тот же почерк: печатные готические буквы, из которых складывались английские слова. Чернила выцвели, но текст еще можно было разобрать.
И то, что он разобрал, поразило его. Ведь это было написано тридцать лет назад:
НОЭЛЬ КЛАУЗЕН-ХОЛКРОФТ, ТЕПЕРЬ ДЛЯ ТЕБЯ ВСЕ БУДЕТ ПО-ДРУГОМУ. НИЧТО УЖЕ НЕ БУДЕТ ТАКИМ, КАК ПРЕЖДЕ…
Прежде чем продолжить чтение, Ноэль схватился за листок. Бумага сухо зашуршала под его пальцами.
О боже! И это было написано тридцать лет назад?!
Сей факт делал еще более устрашающим то, что он читал дальше:
ПРОШЛОЕ БЫЛО ЛИШЬ ПОДГОТОВКОЙ. БУДУЩЕЕ ПОСВЯЩАЕТСЯ ПАМЯТИ ЧЕЛОВЕКА И ЕГО МЕЧТЫ. С ЕГО СТОРОНЫ ЭТО БЫЛ ПОСТУПОК ОТВАЖНЫЙ И БЛИСТАТЕЛЬНЫЙ В ОБЕЗУМЕВШЕМ МИРЕ. НИЧТО НЕ МОЖЕТ ПРЕДОТВРАТИТЬ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ЭТОЙ МЕЧТЫ. МЫ ТЕ, КТО ВЫЖИЛ ПОСЛЕ «ВОЛЬФШАНЦЕ». ТЕ ИЗ НАС, КТО ОСТАНЕТСЯ ЖИТЬ, ПОСВЯТИТ СВОЮ ЖИЗНЬ ЗАЩИТЕ МЕЧТЫ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА. ОНА БУДЕТ ОСУЩЕСТВЛЕНА, ИБО ЭТО ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО ОСТАЛОСЬ. АКТ МИЛОСЕРДИЯ, ДОЛЖНЫЙ ПОКАЗАТЬ ВСЕМУ МИРУ, ЧТО НАС ОБМАНУЛИ, ЧТО МЫ БЫЛИ СОВСЕМ НЕ ТАКИМИ, КАКИМИ НАС ИЗОБРАЖАЮТ.
МЫ, ЛЮДИ «ВОЛЬФШАНЦЕ», ЗНАЕМ, ЧТО СОБОЙ ПРЕДСТАВЛЯЛИ ЛУЧШИЕ ИЗ НАС, И ГЕНРИХ КЛАУЗЕН ЗНАЛ.
ТЕБЕ, НОЭЛЬ КЛАУЗЕН-ХОЛКРОФТ, ПРЕДСТОИТ ТЕПЕРЬ ЗАВЕРШИТЬ ТО, ЧТО НАЧАЛ ТВОЙ ОТЕЦ. НА ТЕБЯ ВСЯ НАДЕЖДА. ТАК ХОТЕЛ ТВОЙ ОТЕЦ.
МНОГИЕ БУДУТ ПЫТАТЬСЯ ПРЕГРАДИТЬ ТЕБЕ ПУТЬ, ОТКРЫТЬ ШЛЮЗЫ И УНИЧТОЖИТЬ МЕЧТУ, НО ЛЮДИ «ВОЛЬФШАНЦЕ» НЕ УМИРАЮТ. МЫ ДАЕМ ТЕБЕ СЛОВО, ЧТО ВСЕ, КТО ВСТАНЕТ НА ТВОЕМ ПУТИ, БУДУТ СМЕТЕНЫ С ЛИЦА ЗЕМЛИ.
ВСЯКИЙ, КТО ВСТАНЕТ НА ТВОЕМ ПУТИ, КТО ПОПЫТАЕТСЯ ОТВРАТИТЬ ТЕБЯ С ЭТОГО ПУТИ, КТО ПОПЫТАЕТСЯ ВВЕСТИ ТЕБЯ В ЗАБЛУЖДЕНИЕ ГНУСНОЙ ЛОЖЬЮ, БУДЕТ УНИЧТОЖЕН. КАК И ТЫ САМ, ЕСЛИ ТЫ ХОТЬ НА МИНУТУ УСОМНИШЬСЯ ИЛИ ПОТЕРПИШЬ НЕУДАЧУ. ВОТ НАША КЛЯТВА.
Ноэль схватил листок из ящика – и он рассыпался у него в руках. Кусочки иссохшей бумаги упали на пол.
– Чертовы маньяки! – Он с грохотом задвинул ящик и бросился вон из спальни. Где телефон? Где этот проклятый телефон? У окна – вот он! На кухонном столе у окна!
– Маньяки! – снова крикнул он в пустоту. Нет, не совсем в пустоту: его возглас был адресован человеку из Женевы, который ехал в цюрихском поезде. Тридцать лет назад маньяки могли написать этот бред, но доставили это письмо сюда другие маньяки – нынешние! Они вломились в его дом, нарушили его покой, прикоснулись к его имуществу… «И бог знает, что еще натворили», – подумал он, вспомнив о Питере Болдуине, эсквайре. Человек покрыл тысячи миль, чтобы встретиться с ним, поговорить… и тишина, щелчок в телефонной трубке и онемевшая линия.
Он взглянул на часы. Уже почти час ночи. А сколько сейчас в Цюрихе? Шесть? Семь? Банки в Швейцарии открываются в восемь. В Цюрихе расположено отделение «Ла Гран банк де Женев». Манфреди, должно быть, там.
Окно. Он стоял перед окном, где стоял несколько минут назад, дожидаясь, когда вернется Болдуин. Окно. В доме напротив. Три коротких вспышки зажженной спичкой… блондинка в окне!
Холкрофт сунул руку в карман, чтобы проверить, там ли ключи от квартиры. Там. Он побежал к двери, вышел из квартиры, подошел к лифту и нажал кнопку вызова. Светящийся индикатор показывал, что лифт остановился на десятом этаже. Стрелка не двигалась. Черт побери.
