– Куда ты отправишься?
Она вздыхает.
– У меня был план, хотя я не подозревала, что расставание примет такие формы. Я откладывала деньги. Понемногу, конечно, но почти за двадцать лет набралось вполне достаточно. У меня есть драгоценности, которые он дарил в первые годы. У меня есть сарай, полный произведений искусства, и я знаю, какие из них кое-чего стоят уже теперь, а какие будут представлять ценность в будущем. Я могу снять комнату у Теософского общества. Мы с Джанаки, если будем жить вдвоем, можем обходиться малым и быть счастливы. Единственный крючок, на котором он меня держал, это дети, но они уже достаточно взрослые, я надеюсь, чтобы разобраться, что за тип их отец. Достаточно взрослые, чтобы захотеть познакомиться со мной поближе. Когда я выясню, кто я такая.
Дигби переваривает ее слова. Он ей не нужен – она же это хотела сказать? Он злится на себя, что позволил себе размечтаться.
Дверь открывается, и на пороге возникает Мутху; он явно удивлен, застав Селесту, застав их стоящими лицом друг к другу, словно оба готовы броситься в драку. Он складывает ладони перед грудью:
– Добрый вечер, мисси, я не слышал, как вы пришли.
– Мутху, – кивает она, не сводя глаз с Дигби.
Мутху растерянно переводит взгляд с одного на другого.
– Дигби саар… Я уезжаю к родным. Я говорил раньше? Я уезжаю только на два дня. – Дигби продолжает сверлить взглядом Селесту. Тогда Мутху обращается к ней: – Мисси желает что-нибудь поесть, пока я не ушел? Мне приготовить самосы?
– Мутху, – вздыхает она, и голос внезапно звучит очень устало, очень хрипло. – Мисси желает двойной виски, пожалуйста. И еще один для него.
– Да, мисси! – автоматически отвечает Мутху, но не двигается с места.
Она наконец поворачивается к нему, приподняв бровь:
– Мутху?
– Простите, мисси… У нас нет виски.
– Тогда джин?
Он мотает головой:
– Доктор саар не пьет…
– О, ради всего святого, Дигби… – почти взвизгивает Селеста так, что все трое пугаются.
– Но виски быстро-быстро будет, мисси! – поспешно говорит Мутху, огорченный тем, что из-за него у Дигби неприятности. И выбегает за дверь.
Они остаются вдвоем. С улицы слышны голоса, Мутху огрызается злобным тоном, совсем на него не похожим. Вскоре Мутху, несколько взъерошенный, возвращается с подносом, на котором два стакана, ведерко со льдом, сифон с содовой и бутылка виски, на четверть пустая, как будто все это богатство дожидалось за дверью. Он ставит поднос, стараясь не встречаться взглядом с потрясенным Дигби.
– Молодец Мутху, – благодарит Селеста.
Она подозревает, что Мутху ворвался к соседям и утащил их выпивку.
– Да, мисси, – кивает Мутху, заходит за спину Селесты и открывает ящик, где Дигби держит деньги.
Он никогда прежде ничего такого себе не позволял. Мутху отсчитывает несколько банкнот, демонстрирует их Дигби.
– Саар, я объясню потом. Прошу, просто оставьте поднос и все прочее на веранде, саар. Я вернусь через два дня.
Мутху выходит через переднюю дверь, и они сразу слышат мужской голос, кричащий что-то на тамильском, женский голос, тоже на повышенных тонах, и Мутху, успокаивающий обоих. Вопли стихают до глухого бормотания.
Селеста наполняет стаканы, протягивает Дигби. Все это время оба стоят. Уязвленный, не решаясь встретиться с ней взглядом, Дигби берет выпивку. Еще несколько минут назад он и представить не мог жизни без Селесты. А она, оказывается, с готовностью представляет жизнь, в которой ему вообще нет места. Каким образом мечта, где нужны двое, может существовать усилиями одного?
