Мужчина что-то тихо бормотал, потом вдруг дико выматерился и ушел.
Парень сидел в темной комнате и смотрел на стену. По стене двигались тени – это ветер раскачивал уличный фонарь.
На кровати что-то шевельнулось, парень бросился туда и с потаенной надеждой быстро-быстро заговорил:
– Мама, мама ну что ты… Вставай, вставай я тебя сейчас покормлю… Мы уедем отсюда, уедем, навсегда уедем…
Когда его пальцы коснулись маминого лица, он почувствовал холод, идущий от мертвого тела.
– Нет! – закричал он.
Сидеть на стуле было неудобно, жутко затекала спина, но парень упрямо сидел. Он не мог уйти из комнаты, ему все казалось, что мама сейчас его позовет, и он опять ей поможет.
Под утро он забылся. Серый холодный рассвет обнажал сквозь не занавешенные окна убогое жилище: облезлый шифоньер, покосившуюся старую кровать, и жалкую фигуру парня, прикорнувшего на стуле.
Парень проснулся оттого, что почувствовал взгляд. Он медленно открыл глаза и увидел – мама смотрит на него из-за полу прикрытых глаз.
– Мамка, вставай, – тихо произнес парень.
Сказать-то сказал, а все равно внутри он уже не верил. Жутко было подходить к кровати, но он заставил себя и с трудом дотронулся до маминой руки. Холод. Что-то сжалось в груди и заныло. Хотелось завыть, разбросать все и убежать куда-нибудь…
Бама Маня испугалась парня. Чужие глаза смотрели на нее пронзительно и взросло.
Маму похоронили через два дня. Перед этим приходили два милиционера и мучили парня вопросами. Квартиру у него не забрали, кому она нужна. Она и до них была без ремонта. На парня начали оформлять документы в интернат. Все это затягивалось. Подкармливали его соседи, конечно о школе никакой речи и не шло.
Особенно страшно было ночами. Несколько раз виделась мама. Она приходила из кухни и молча стояла в дверях. Глаза ее были широко раскрыты, и она как будто в чем-то упрекала парня.
Между тем жизнь в деревне шла своим чередом. Выпустили того мужчину, что принес маму. Подержали и выпустили братьев Пенкиных, тех самых у которых пировала мама. Деревня зажила спокойно до следующего случая. Все жители давно привыкли к тому, что в деревне каждые два-три месяца кого-нибудь убивают.
Тихий снег медленно кружился в воздухе. Снежинки сталкивались друг с другом, цепляясь бахромой.
Женщина захотела пить. Она тихонько поднялась с кровати, и пошла на кухню. Она уже ставила ковшик на бак с водой, как вдруг заметила отблески огня. Через занавешенные окна был виден дом, напротив – через улицу. С двух сторон по углам поднимались языки пламени.
Пожар в деревне собирает почти половину жителей. Так и в этот раз, несмотря на глубокую ночь, возле горевшего дома стояла тол-
па женщин и встревожено говорила о пожаре.
Мужчины до прибытия пожарной машины ведрами таскали воду и с размаху бросали ее на стены. Старый деревянный дом горел хорошо. Огонь жадно облизывал почерневшие бревна, густой удушливый дым валил из разбитых окон. Скоро должна была загореться крыша и тогда начнет разлетаться с громким треском шифер.
Братья Пенкины, жившие в доме, стояли, кто, в чем и с остервенением матерились. Они успели выскочить, но из вещей, конечно, ничего не захватили. Да и вещей-то у них не было, вся деревня знала – опойки. Это в их доме «умерла» женщина, так утверждали братья, но в народе говорили другое.
Когда прибыла пожарная машина, дом горел уже со всех сторон. Пожарники быстро раскатывали пожарные рукава, торопились – могли загореться соседние дома.
