Зависимый мозг: от алкоголя до любви - страница 3

Зависимость – это не всегда про вещества. Точнее, это никогда только про вещество. Мы привыкли называть зависимыми людей, которые пьют, курят, колются, срываются. Мы готовы увидеть проблему, если человек теряет контроль, раз за разом разрушает свою жизнь, здоровье и отношения. Но мы почти никогда не называем зависимостью тягу к другим людям. Или к еде. Или к постоянному скроллингу. Или к признанию. А между тем, в самой сути, в самой структуре зависимости – нет большой разницы между водкой и влюблённостью, между героином и одобрением, между никотином и потребностью всё время быть с кем-то рядом.

Механизм у всех зависимостей один. Это бегство от внутреннего напряжения, от боли, от пустоты. Это способ избежать контакта с реальностью, который кажется невыносимым. И если однажды человек почувствовал, что не может справиться с собой – со своими чувствами, переживаниями, одиночеством, злостью, тревогой – и нашёл способ облегчения, то в этот момент мозг запомнил: вот он, путь. Повтори. Ещё раз. И ещё. Сначала – как способ выжить. Потом – как привычка. А потом – как необходимость.

Разные формы зависимости – это просто разные оболочки. Но суть всегда одна: человек не может быть с собой. Он не выдерживает себя. Не выносит тишины. Не умеет сидеть в пустом пространстве и чувствовать. И тогда – нужно что-то. Кто-то. Какая-то стимуляция, чтобы забыться. Чтобы снова не чувствовать. Чтобы снова исчезнуть.

Алкоголь – самая очевидная, самая узнанная форма побега. Он встроен в культуру. Легален. Почти обязателен. Он сопровождает радость, горе, одиночество, стресс, торжество, тоску. Выпить – значит заново разрешить себе отключиться. Стать другим. Позволить себе то, чего нельзя на трезвую голову. Это форма смягчения контакта с миром. И с собой. Для кого-то – это просто «выпить бокал». Для зависимого – это способ **не чувствовать». Не остаться наедине с тревогой. С тоской. С внутренним бессилием.

И даже если человек «бросает» – это не значит, что он излечился. Потому что алкоголь – не источник проблемы. А её симптом. Убрав вино, он может начать есть. Или влюбляться. Или спасать кого-то. Или работать по двадцать часов в сутки. Или медитировать до истощения. Или залипать в соцсетях. Всё это – продолжение той же линии: «Я не выношу себя. Мне нужно чем-то заполнить эту дыру внутри».

Любовная зависимость – одна из самых болезненных и часто игнорируемых. Она маскируется под романтику, под глубокую привязанность, под высокое чувство. Но на деле она построена не на любви, а на тревоге, на страхе потерять, на постоянной дерганой привязке, где один – убегает, а другой – догоняет. Мы не зависим от конкретного человека. Мы зависим от чувств, которые он в нас запускает. От этих качелей, от этого срыва, от надежды и тоски, от адреналина и боли. Всё это – химия, биохимия зависимости. И мозг, получив такой дофаминовый коктейль, не хочет ничего другого. Всё остальное – пресно. Уютно – скучно. Спокойно – значит, не люблю. Мы гонимся не за любовью, а за выбросом. За моментом, когда он напишет. Позвонит. Вернётся. Посмотрит в глаза. И мы снова почувствуем, что живём. А потом – всё по кругу: боль, тревога, надежда, пустота.

С едой – другая картина, но тот же мотив. Мы едим не тогда, когда голодны. Мы едим, когда невыносимо. Когда одиноко. Когда страшно. Когда нужно погасить напряжение. Еда становится анестезией, иногда – наказанием. Иногда – любовью. Её невозможно бросить, как алкоголь, – ведь нам нужно есть. Но именно поэтому пищевая зависимость становится особенно токсичной: она всегда рядом, она всегда доступна. И она всегда про детскую уязвимость, про ненапитанную потребность в тепле, утешении, стабильности. Человек знает, что это вредно. Но не может остановиться. Потому что на уровне тела – это моментальный способ вернуть себе хоть иллюзию комфорта. Даже если потом – стыд, тяжесть, ненависть к себе. Всё равно – повтор. Потому что он не про силу воли. Он – про внутренний дефицит.