Прежде, чем служители успели помочь, скорпиук схватил несчастного клешнёй. Раздался отчаянный вопль, громкий хруст, от которой содрогнулись сотни зрителей – затем ученик исчез в пасти гигантского насекомого. Скорпиук зашипел, отрыгнув к ногам жрецов покрытую слизью кисть руки. Зрелище оказалось не для слабонервных. Одного из тучных купцов замутило, второго бросило в пот. А два аристократа тут же принялись яростно спорить: один утверждал, что использование скорпиуков вместо кавалерии нанесёт такой ущерб живой силе противника, что никакие варвары не захотят больше воевать с Империей.
На это маркиз возразил, что непредсказуемые перепады в настроении этих чудовищно прожорливых созданий могут сказаться на численности имперской армии быстрее, чем до неё доберётся противник.
Спор заглушили бешеные крики зрителей.
Служители отступили ударили десятком алых огненных стрел, но те лишь слегка заставили потемнеть прочный панцирь.
Чудовище зашипело и снова ринулось на жрецов. Магистр вскинул руки вверх и, пронзительно вскрикнув, ударил посохом, взметнув настоящий фонтан песка.
Посох заискрился, вспыхнул синим светом – через мгновение на скорпиука обрушились молнии, похожие на сверкающих змей, он попятился, щёлкая в ярости клешнями. Трибуны замерли в предвкушении развязки, а служители бросились назад, стараясь увеличить расстояние – никому не хотелось разделить участь младшего послушника.
***
Пленные рабы в центре Арены наблюдали за поединком, ожидая своей участи.
Лица большинства пленников не выражали эмоций, но в глазах самых юных участников отражалось отчаяние.
Канесу только два дня назад исполнилось шестнадцать, его отец погиб в лесу от рук разбойников, поэтому парень нанялся в охрану к знакомому трактирщику Шорвесу, чтобы зарабатывать на жизнь себе и матери. А когда имперцы пришли в Кливию, то спалили трактир и хозяина повесили как пособника мятежникам.
Даже сейчас Канес не мог забыть эту картину: добродушный, всегда гостеприимный Шорвес болтался на дубе, ветер трепал седые, покрытые засохшей кровью волосы мужчины, а ворон клевал его правый глаз, раздирая щеку когтями. Ещё недавно красивое лицо трактирщика теперь напоминало жуткую маску.
Кто-то поговаривал, будто мятеж организовала кучка имперской знати, чтобы героически подавить его и прославиться перед Императором, а смуту свалить на каких-то мелких землевладельцев. Канес отдал бы всё на свете, чтобы оказаться на Арене против этих ублюдков.
Сейчас рядом с парнем стояли трое его друзей – Марен, старше самого Канеса всего на год, Люсий, с огромными детскими глазами и ресницами как у девушки, а также широкоплечий Рогли, который, не смотря на габариты обладал кошачьей ловкостью и мог одной палкой отлупить вооружённого имперского гвардейца, это Канес видел лично – правда, гвардеец не страдал самоиронией и приказал солдатам выкинуть храбреца на Арену в первых рядах. Остальных парень не знал и справедливо думал, что уже не узнает.
Любой из кливийцев с удовольствием поменялся бы местом со зрителями и поставил пару медяков, чтобы с улыбкой наблюдать, как здоровенный воин эффектным ударом прикончит похожего на свинью купца, или сидящего ярусом ниже стражника, который закрывал глаза на контрабанду оружия или наркотиков из Шоора. Любой кливиец хотел бы вернуться к семье, друзьям, обнять жену и детей, а потом рассказывать о самых ярких моментах представления.
