– Чего ты ревешь? – сказал мне Васька, сидевший за моей спиной. – Встань и уйди!
– А на самом деле, чего я жду? – подумала я и, решительно схватив злосчастный портфель, выбежала из класса, как следует хлопнув напоследок дверью.
Дня через два после этого инцидента у нас в классе состоялось совместное собрание учеников, родителей и педагогов. На него я не пошла, заявив матери, что больше вообще не собираюсь появляться в школе.
С собрания мама вернулась вместе с двумя моими подругами-одноклассницами – Галей Сердюковой и Инной Киселевой. Втроем они стали уговаривать меня не пороть горячку, а учиться дальше, тем более, что все уже замято и Лидия Степановна обещала ко мне больше не придираться. Я успокоилась и решила пока остаться.
Теперь на уроках русского языка и литература я демонстративно вела себя как вольный слушатель. Могла, например, открыть «Химию» или начать зубрить «Геометрию», а то и вовсе – выкладывала на парту какой-нибудь детективчик. Лидия Степановна тоже демонстративно не замечала моих выходок и редко когда спрашивала меня по пройденному материалу.
Если кто и нравился мне из школьных педагогов, то это, бесспорно, была учительница истории Нина Яковлевна Быстрова. Нина Яковлевна рассказывала нам о своей поездке к мужу в ГДР, где тот находился в качестве советского специалиста. За границей ей больше всего понравилась культура общения немцев, их честность и доброжелательность.
– Вы знаете, ребята, – делилась своими впечатлениями учительница, – я по привычке заходила в магазин, чтобы просто поглазеть, а мне навстречу каждый раз, приветливо улыбаясь, спешили продавцы, спрашивая: «Чего изволит фрау?». И если мне даже ничего и не надо было, я все равно не могла устоять, покупала предложенный товар – неловко было отказаться!
Когда же мы пытались задать учительнице какой-нибудь щекотливый вопрос политического характера, Нина Яковлевна, шутливо перекрестившись, говорила:
– Бог с вами, ребята! Я от вас ничего не слышала!
На уроках английского языка я себя чувствовала недочеловеком. Кроме алфавита и нескольких десятков слов – ничего не знала. О переводах с русского на английский и наоборот -вообще не могло быть и речи. Но и наша «англичанка», похоже, не особенно-то стремилась выучить нас иностранному языку. Мне порой казалось, что ей было просто скучно заниматься своим делом.
На уроках «англичанка» любила поговорить (по-русски, разумеется) о строительстве БАМа, о том, как работала переводчицей в Египте, о взаимоотношениях между юношами и девушками, о политике, и вообще о жизни. Мы, зная эту её слабость поболтать на отвлеченные темы, поочередно, с невинным любопытством, на каждом уроке старались «завести» ее. Воспоминания или рассуждения длились, как правило, около получаса. Потом, спохватившись, она торопливо начинала объяснять значение новых слов и словосочетаний.
Несчастливей была и моя первая любовь. Стасик Троянский меня в упор не замечал. Из всех мальчишек в классе он был самый высокий, самый красивый, самый модный и самый ленивый. Обычно, во время урока, Стас вытаскивая из спортивной сумки зеркальце, саму сумку выставляя перед собой на парте, прячась таким образом от глаз учителей, и начинал любоваться собою. В классе за это его давно прозвали «Красавчик Троя». На ироничное прозвище Стас нисколечко не обижался.
Однажды Нина Яковлевна после очередного невразумительного ответа Троянского у доски, выводя в журнале жирную двойку, посоветовала:
