Читать онлайн Лория Попова - Зазеркалье, или Дождь смывает все следы

© Лория Попова, 2018

ISBN 978-5-4490-8207-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Обедали молча. Отец, медленно пережевывая пищу, по привычке смотрел в одну точку. Мама бросала искоса хмурые взгляды на бывшего супруга, а я, маленькая шестилетняя Анжелка старательно копировала отца, толкая под столом свою старшую сестру. Вера не отвечала на мои толчки и гримасы, ее глаза не поднимались от тарелки.

Прощальный обед с отъезжающим отцом подходил к концу. Грачев встал из-за стола, выйдя во дворик, поклонился нашему старому деревянному дому, сказав как-то по старомодному:

– Прощай, дом родной!

Вера всхлипнула. Закинув на плечо мешок со своими пожитками (ну, не было у отца чемодана) он быстро вышел на улицу.

– Анжелка, беги за ним на вокзал и будь там, пока он не сядет в поезд! – приказала мне мама.

Я побежала догонять отца.

На вокзале я не знала куда себя деть. Отец подсел к двум каким-то дядькам и, покуривая, завел с ними бессмысленный вокзальный разговор. Я съела одно мороженное, потом – второе и еле-еле – третье, а отец все не уезжал, продолжал всё вести беседу. Тогда, я незаметно прошмыгнула из здания вокзала на улицу и побежала назад.

Дома мама гладила белье.

– Ну что, проводила отца? – спросила она.

– Нет. Не дождалась поезда. Но билет он на него купил! -отрапортовала я, устраиваясь поудобнее на старом диване и вертя в руках яркую книжку с картинками.

Единственной дорогой мебелью в нашем доме был черный рояль. Моя старшая сестра Вера училась в музыкальной школе. Родители после долгих споров всё же купили ей эту громадину. Ещё, в трех небольших комнатах нашего дома, стояли две скрипучие железные кровати, ветхий диван, из которого повылазили почти все пружины, четыре деревянных стула и круглый стол, который однажды стал почти как раскладывающийся: это пьяный папа шарахнул в сердцах по нему топором.

Если папа не пил, он мог приготовить очень вкусные котлеты, соломкой пожарить картошку и даже испечь пирог. А по выходным дням отец брал нас, дочерей, на футбол. Когда мы втроем шли в первый раз на стадион, папа просил называть его при людях братиком Зозиком. Объясняя нам, что все его знакомые удивляются, что у него, у такого молодого мужчины, уже такие большие дети. Я смеялась и говорила, что буду теперь всегда называть его братиком Зюзиком, а не Зозиком…

Когда у отца начинались запои, я с мамой и сестрой переходили жить к знакомым или родственникам. Потом папа переставал пить и звал нас обратно домой, обещая больше никогда не прикасаться к спиртному. Мы верили и возвращались до следующего папиного запоя.

А теперь, вот, отец развелся с мамой и уехал от нас навсегда.

Вздохнув, я захлопнула веселенькую книжку.

– Пойду погуляю, – сказала я матери.

Та только кивнула головой.

На улице подружка Оля, катая в коляске младшего братишку, сообщила новость – соседний дом, что рядом с конторой, остался без хозяев. Старые хозяева выехали, а новые еще не вселились.

– Давай тогда сходим за Вадькой, – предложила я, – он говорил, что на чердаке этого дома есть какой-то старинный сундук.

– Ух ты, здорово! – захлопала в ладоши Оля. – Подожди, я только отведу брата домой.

На чердаке было темно и душно. Всюду висела длинная паутина и роились осы. Облазив весь чердак, мы так ничего и не нашли.

– Вадька, где же старинный сундук? – строго спросила Оля. – Опять наврал!

– Да нет, честное слово, – от бабки-соседки слышал… Если не верите – сейчас перекрещусь! – сказал Вадик и тут же быстро перекрестился.

– Эх Вадька, Вадька, мало мы тебя бьем, – покачала головой я.

– Что ты, Анжелочка, гореть мне в геенне огненной, если лгу!

И Вадик опять перекрестился.

– Пошли домой, – разочарованно сказала Ольга.

– Да постой ты! – перебил ее Вадик. – Смотри, какие красивые цветы растут в огороде. Он же теперь ничей! Давайте выкопаем и посадим у вас на клумбе эти цветочки!

– Ладно, – решилась Оля, – но только быстро нарвать и немного.

Первым перелез через палисадник в чужой огород Вадик, потом Оля, а следом и я. Инициатор грабежа начал трусить яблоню, а мы с подружкой палочками принялись осторожно выкапывать цветы для пересадки их в Олину клумбу. И тут, откуда не возьмись, появилась какая-то тетка на костылях. Размахивая поочередно то одним, то другим костылем, она закричала на нас:

– Шайка грабителей! Держи их!

Побросав цветы и зеленые яблоки, мы кинулись бежать. Заскочили во двор конторы. Там стоял трактор с прицепом. Мы быстро забрались на тележку и залегли.

Женщина на костылях кружила вокруг прицепа и громко ругалась. Но рабочий день уже закончился, контора и двор были пусты и помочь ей вытащить нас из тележки было некому. А грабители, то есть мы, добровольно сдаваться не собирались… Тетка ещё покричала, постукала костылём по деревянным бортам прицепа и, наконец, ушла восвояси.

Лето пролетело как один день. Каково же было мое удивление, когда первого сентября я увидела эту злую тетку на линейке в школьном дворе! Она оказалась учительницей по математике, да еще и классным руководителем в Ольгином 2«б» классе!

Ах, эта школа… Поначалу ученье давалось мне нелегко. Когда я пыталась в первом классе нарисовать в тетрадке палочку иди крючочек, то моя рука вдруг начинала дрожать, палочка получалась очень кривой, а крючок и того хуже. Я рыдала от бессилия.

Но кошмарней всего было, когда мне однажды задали на дом нарисовать кошку и воробья. Рисовала я еще хуже, чем писала и поэтому, после двухчасовых мучений уже была на грани истерики. Тогда мама, рассердившись, взяла у меня альбом и карандаш и начала рисовать сама, говоря при этом, что мое место в интернате для дебилов.

На следующий день, после занятий в школе, я стрелой помчалась домой.

– Мама! – закричала я с порога. – Тебе за рисунок поставили единицу!

Вера взяла у меня альбом и от смеха схватилась за живот.

На рисунке был изображен огромный кот, величиной с тигра, и почему-то страдающий сильным косоглазием. А нарисованный мамой рядом воробей напоминал больше жеребца и по размерам не уступал коту-тигру.

С первого по третий класс я училась у Новиковой Аллы Львовны. Я не любила свою первую учительницу. Мне не нравилось ее отношение к ученикам. В нашем классе у Аллы Львовны были свои любимчики. Они исправно доносили на одноклассников. Остальным же ученикам крепко перепадало. На девочек моего класса Алла Львовна часто кричала и называла тупицами, а мальчикам стучала согнутым пальцем по голове, на котором сияло широкое обручальное кольцо.

Но особенно невзлюбила я учительницу после такого происшествия. Моему робкому однокласснику Андрюше во время урока захотелось выйти в туалет. Мальчик поднял руку.

– Чего тебе? – строго спросила Алла Львовна.

– Можно мне выйти? – жалобно попросил Андрюша.

– Посидишь, потерпишь. Скоро звонок на перемену.

– Ну, пожалуйста! – еще жалостней попросит ученик.

– Сиди, я кому сказала! – закричала тогда Алла Львовна.

Андрей опустил руку. Слезы побежали у него по щекам. А из-под парты потек маленький ручеек на середину классной комнаты.

– Встань, паршивец! – приказала взбешенная учительница!

Андрей покорно встал.

– Выйди вон! Возьми у технички половую тряпку и вытри за собой лужу!

Ученик весь красный от стыда, в слезах пошел искать техничку. Минут через пять он с тряпкой вошел в класс. Ползал под партой на коленях. Андрюша старательно и долго вытирал лужу.

– А теперь иди, отнеси тряпку и поблагодари техничку, – с металлическими нотками в голосе сказала Алла Львовна. – Да не вздумай еще раз сделать лужу. Тогда языком вытирать заставлю!

Андрей, всхлипывая, понес тряпку…

Когда пришло время принимать, нас в пионеры, к нам в класс в конце урока зашла завуч Наталья Павловна, и бодро так спросила:

– Ребята! Кто хочет вступить во Всесоюзную пионерскую организацию?

Все, кроме одной девочки, подняли руки.

– А ты, Инна, почему не хочешь стать пионеркой? – спросила удивленно Алла Львовна.

– Не хочу, и все! – твердо ответила Инна.

– Ладно, потом разберемся! – сказала Наталья Паловна. – А теперь перейдем-ка лучше к обсуждению кандидатур. Всех вас, конечно, принять не сможем. Кое у кого, например, много двоек, а у некоторых хромает поведение… Сейчас я оглашу список. Кто попал в этот список, купит и завтра принесет в школу пионерский галстук. Не говорите потом, что не слышали!

Завуч зачитала список. Я очень удивилась: в нем значилась и Инкина фамилия, а вот моей – не было.

– Постойте! – не выдержала я. – Вот Инна не хочет быть пионеркой, а она в списке, а я хочу, но меня там почему-то нет!

– Замолчи! – прикрикнула на меня Алла Львовна. – За что тебя принимать в пионеры? Учишься хоть и без двоек, но и четверок почти нет.

А какая ты неряха! Встань перед классом – пусть посмотрят на тебя остальные. Колготки вечно висят на коленях, а туфли того и гляди – сейчас развалятся!

– Как же так, я хочу быть пионеркой, – бормотала я, вспоминая как год назад, когда мы играли с Вадиком в классики, к нам подбежала Оля. Глаза ее сияли счастьем, а на шеи был повязан алый галстук.

– Ой, Олька! Какой у тебя красивый галстук! Ты уже пионерка?

– Да. Мне на линейки его сейчас повязали, – отвечала счастливая подружка.

И мне обязательно на следующий год повяжут, – сказала я.

– А я не знаю, когда мне, – жалобно сказал Вадик, – ведь я еще только в первом классе…

– Ну пожалуйста, примите меня в пионеры, – молила я завуча – я исправлюсь!

– Ну хорошо, – сказала завуч. – Мы подумаем.

И ушла.

После торжественного принятия в пионеры всех списочников и меня в том числе, весь класс с Аллой Львовной и завучем сфотографировали на память. Когда нас снимали, Инну поставили рядом с завучем. Девочке приказали встать так, что бы на фотографии был ясно виден октябрятский значок. Ведь на следующий день после отказа Инны стать пионеркой, не только в классе, но и в школе все узнали, что Киселева – баптистка, и что она перед едой молится вместе с матерью и младшей сестрой, которая тоже учится в нашей школе, только на класс младше.

В последний момент, когда фотограф весело крикнул: «Внимание! Снимаю!», Инна Киселева успела спрятать свой октябрятский значок за спиной впередистоящей Юльки Смирновой.

В шестидесятые годы сумма в тысячу рублей считалась огромной, и поэтому моей матери пришлось год с лишним работать на полторы ставки, погашая тем самым долг, образовавшийся при разделе дома и имущества с бывшим супругом.

Об отце мы с горькой усмешкой вспоминали лишь тогда, когда почтальон приносила нам раз в месяц алименты, не более 30—40 рублей на обеих дочерей. А то и вообще месяцами ничего не было.

Если мама была на работе, я с сестрой после школы шла к ней в больницу. Она там работала посменно поваром, и мы доедали, что оставалось от обедов, купались в тех же ваннах, что и больные. А когда мама находилась дома, то на обед и ужин мы ели обычно постные борщи. Иногда жена моего дядюшки, если я приходила к ним поиграть с двоюродными сестрами, давала мне с собой десятка два яиц: у них были свои куры.

Дядя Боря, за ужином наливал себе в кружку вино домашнего изготовлениями из трехлитрового баллона и часто спрашивал:

– Ну что, Анжелка, по отцу не скучаешь? Может с Веркой письмо ему накатаете, чтобы приехал, вас проведал… Да и мать заодно уговорите сойтись, а?

Моя другая тетушка, Вика, уже дважды была замужем, но так и не имела собственных детей. Она часто собирала всех своих племянниц: меня с сестрой и двух дядиных – Катю с Галей, и забавлялась с нами, как могла.