– Да, – прошептала она ему в ответ, и они встали.
Нэя вдруг увидела, с каким интересом её изучали люди в зале. А та, рыжеволосая, застыла с ложечкой своего мороженого в губах. Рудольф, проходя мимо, подмигнул женщине, вдруг застывшей своими глазами в неведомой никому из окружающих, но ей зримой точке, и внешне она никак не отреагировала на молчаливое приветствие Рудольфа себе.
– Кто это? – спросила Нэя.
– Где? – спросил он, увлекая её на выход, – мало ли. Это же мой родной город. Просто знакомое лицо. А чьё? Забыл.
Они вышли на вечернюю улицу. Мягкий воздух обнял Нэю плотно и ласково за её оголённые плечи. Небо уже не было синим, но оставалось светлым, и этим своим оттенком, наплывами нежного перламутра облаков напомнило небо родной планеты, вызвав неожиданную щемящую грусть, уже повторную за вечер. У стены белого старого здания росло дерево с красными листьями, и Нэя встала от изумления, будто опять они были на Паралее.
– Даже здесь, – сказал он, – ты умудряешься быть не как все, – и обнял её за плечи. Но это странное и разочаровывающее ощущение от него не проходило. В чём была причина? В том, что он нисколько не производил впечатления соскучившегося, влюблённого мужчины, не смотря на свои несдержанные ласки в ресторанчике. Но почему?
– У вас там были женщины? На острове? В Центре реабилитации?
– Конечно. Сколько угодно. Техперсонал, врачи, да мало ли. И что? Ревнуешь? – Он отчего-то топтался у ресторанчика и не уходил. Нэя понимала, что ждёт. Но неуверенно, то порываясь уйти, то останавливаясь.
– Тебе нравится, что я теперь другой? Тебе ведь приятнее будет любить меня другого?
– Почему приятнее? – растерянность от отсутствия его вихревой радости при их встрече, как она об этом мечтала в долгие одинокие вечера, вызывала спазм от подступавших слёз.
– Я же мало похож на того, прежнего. Разве тебе не надоел прежний Рудольф? Будешь любить совсем другого мужчину.
– В чем и другого? Если ты совсем не изменился.
– Я изменился. И уже не буду таким, каким был там. Никогда.
– Мы кого-то ждём?
– Нет. А ты не хочешь погулять?
– Хочу. Но ты так проворно выскочил, что я думала, тебе не терпится домой, и я не съела столько всего вкусного. Не успела. Я голодная.
– Ты осталась всё такой же, маленькой, но большой лакомкой. Или ты расстроена из-за того, что ушёл доктор? Привыкла к нему? Я же вижу, что ты надула свои губки. Он к тебе не лез?
– Он не из таких.
– Он такой же, как и все. Просто старость делает его, что называется тепло-хладным. И целовать пальчики ему приятнее всего прочего. А прочего он просто боится. Вдруг оплошает? Он, кажется, уже и приблизился к ангельскому состоянию. Как Хагор.
– Перестань, Руди! Ты совсем не рад мне.
– Рад. Ты ещё увидишь, как я и рад. Но понимаешь, адаптация у меня очень болезненная. Я даже хуже соображаю от всего того, что навалилось. Сознание будто плющится. Будто вижу я сон. А ты как легко и удивительно быстро вписалась в земной пейзаж. Будто и жила тут всегда. И земная атмосфера делает тебя ещё воздушнее, ещё краше. Даже не верится, что такая женщина и моя. Франк – точно ангел, если мог так спокойно жить возле тебя все эти месяцы. Ты не замечала у него нимба над головой? Ну, я шучу.
– Ты знал ту женщину?
– Я не очень это понял. Я же говорю, как сплю. Но зачем она мне? Да и как она могла тут оказаться? Я же говорю, полу бредовые ощущения. А ты? Как будто мне чужая. Чего ты топорщишься? Чем я тебя не устраиваю? С первого же вечера. Я тебя испугал? Ты разочарована, увидев меня на фоне земного неба? В Паралее сравнить было не с кем?
