– Нет. Всё не так. Но мне трудно принять тебя вот таким, с волосами, как будто это кто-то другой. И похудел ты, стал как Антон. Словно я буду изменять тебе, тому, к кому я привыкла, с кем-то и ещё. Это ведь ты? Рудольф?
– Я. Не волнуйся. – Он стал целовать её в губы, придерживая за спину. И в этот момент рыжеволосая женщина вышла со своим белозубым и весёлым спутником. Он уже не смеялся, и рот у него оказался не такой уж и большой. При виде самозабвенно целующейся парочки мужчина повёл свою спутницу в другую сторону. Она висла на нём, еле шла, но была ему послушна и ни разу не обернулась. Рудольф не мог этого видеть, а Нэя заметила их спины перед тем, как они свернули за угол белого, старинного очевидно, здания, возле которого и росло дерево с красной листвой.
– Тебе придётся это сделать. Изменить прежнему. Разве у тебя есть выбор?
Он всё забыл!
Ночью, когда Нэя вместе с Рудольфом пребывали в своём вневременном измерении счастья, Ксения, а это была она, тоже пребывала в таком же вневременном измерении, но одна и без всякого счастья.
Ещё в ресторанчике, не будучи особенно любопытной, но так, в меру, она вдруг обратила внимание на молоденькую совсем, как показалось, девушку в необычном наряде. Словно сошла она со сцены и не успела переодеться после спектакля. Её открытые плечи, стройная шея, хорошая осанка привлекли её внимание несколько пугливой, но изысканной красотой. На ней было детское по исполнению ожерелье из искусственных кристаллов, выдающих свою искусственность идеальной прозрачностью и безупречной формой, как всегда выдают себя этим и женщины, подвергшиеся искусственной пластике и шлифовке. Но эта была какая-то другая. Не искусственная красотка, а скорее необычная, не похожая на всех прочих. Потому что она имела над собой ауру подлинного природного очарования, того незримого глазу совпадения себя самой и замысла о себе Того, Кто и порождает эту жизнь длинной цепью поколений. И если есть нарушения, они имеют где-то внутри скрытую причину. И внешнее устранение недостатков не устраняет причину глубинную. Так всегда казалось Ксении. Обладая красотой природной, она не прощала тех, кто прибегал к услугам медицины и совершенствовал себя при помощи рук человеческих.
Ксения, жалея женщину в побрякушках за её детское безвкусие, давала ей мысленный совет. Надо было украсить себя, например, сапфирами. На худой конец, раухтопазами. Ксения не могла отвести взгляд от игры лучей на её руке, бьющих в глаза. Что был у неё за камень на руке? Когда девушка поправляла волосы, откидывая их назад на спину, тоже открытую, Ксения пыталась понять, на чем держится её странное платье. Оказалось на шнуровке, что была сооружена на спине. Она оголилась со знанием своей, влекущей чужой взгляд нежной шкурки, но в целом ошеломляла своим безвкусием, это если в целом.
Девушка интересовала всех, Ксения это уловила, но чем? Все просто делали вид, что заняты только собою, но наблюдали странную особу. Что в ней было? Нечто такое, как и её камень, бесцветный и вдруг начинающий играть остро пронзающей красотой, особым поворотом, гранью, тотчас же и гаснущей, когда она опускала глаза или голову, рассматривая что-то на тарелке.
С нею был пожилой и высокий человек, статный, в тёмной одежде. Седые волосы говорили об усталости от жизни и о нежелании восстанавливать пигмент волос. Серьёзные глаза привлекли Ксению печалью, которую всегда прочтёт тот, кто и сам редко гостит у счастья. На довольно тусклом фоне случайных посетителей они были необычны. Такие люди запоминаются, хотя бы своей не похожестью на большинство.
