Земля – павильон ожиданий - страница 33

«Хоть словечко бы нежное, поэтическое шепнул, нет! Сразу это».

«Разве это не зримое доказательство моего стремления к тебе, и только к тебе»?

«Ну, скажи, что любишь».

«Я не говорю, я вопию об этом! Я и сам, весь целиком, одно любовное доказательство», – и после уже целовал в губы, не давая ей ругаться и вырываться.

«Я не хочу тебя любить, пока ты не станешь образцовым мальчиком», – но это была игра, она хотела его любить всегда.

«И не люби. Мне достаточно твоего хотения. Это неповторимо – то, что ты даёшь. Что слова? Их можно сочинить и без всякой любви. А ты разве не чувствуешь, что я весь твой? Только твой. Навеки»…

«Навеки…» – у Ксении жгло глаза, как будто в слезах был чёрный молотый перец. Где это «навеки»? Что у них были за отношения? Почему были они такими? Из-за него? Из-за неё? Что было в ней не так?

Вон как эту нежно тискал у всех на виду, волосёнки оглаживал, спинку баюкал. А её? Никогда не ласкал у всех на виду, не обнимал, а только пихал, обзывал, придумывал обидные слова и обозначения. И только наедине являл ей свою неудержимую любовь, радовался в ней всему. Конкретно-животное действо всегда трансформировалось в волшебное взаимопроникновение, всегда радостное и бурное, всегда неповторимое.

Она начала метаться от обиды за воскресшее прошлое, за преданное настоящее. И не забыл, а не нуждается в той их взаимной радости, имеет эту радость не с ней. Господи! Да что за сила разбудила в ней давно уснувший кошмар?

Ксен проснулся, стал гладить её волосы. Он уснул сразу, едва донёс свою голову до подушки, устал от горных прогулок. Длинные для мужчины волосы падали на его лицо, они вспотели от его крепкого сна, и ей не хотелось его видеть рядом с собой.

– Постригись. Чего ты как монах, – сказала она немилостиво, – даже монахи сейчас стригутся. Любишь быть не как все?

– Может, и пигмент волос сменить? Стать, к примеру, блондином? Чистым гиперборейцем? – К чему он так сказал? Что мог уловить в её страдающих мыслях – образах.

– Почему же гипербореец?

– Как был твой, тот, кто довёл тебя до попытки самоубийства. Я могу стать и «белокурой бестией», как у Ницше.

– Кто этот Ницше?

– Да так, старина – матушка. Он, кстати, жил где-то здесь в этих краях. Кажется. Не знаю точно. А тот твой, где?

– Какой мой? Кто мой?

– Твои волосы похожи на тёмный янтарь, – зашептал Ксен, не желая ругаться с нею, – на закатное солнце, на липовый душистый мед, который меня склеил намертво, как комара, попавшего в его сладкий океан. Вот представь ощущение комара, тонущего в меду.

– Комара? Ты тогда уж шмель, что ли. А то комар. Разве ты носатый и тощий? – и Ксения засмеялась, благодарная ему за то, что вытащил её и саму, как муху, попавшую в свою медовую память.

– Ты же сама похожа на царицу фей Титанию.

– Ты разве Оберон? Ты малютка эльф. Шалун – малютка Робин.

– Почему же Робин, если я Ксен?

– Как у Шекспира в сказке. Малютка Робин был слугой у феи Титании. Оберон же был её врагом.

– Но потом они помирились. Хотя ты, моя Титания, выбрала меня, а не Оберона. И разве мы не счастливы?

– Почему ты, такой утончённый и добрый, а я подлая, лежу и… Я никогда не рассказывала тебе о нём, об «Обероне». Он всегда сам создавал непристойные ситуации всюду. А я вечно несла на себе двойную вину. Я не могу ничего забыть, страдаю до сих пор и не могу себя уважать. Он первым стал косить глазами во все стороны, пресытившись моей покорностью. И когда я попыталась тоже восстановить свои права, найти понимание, нежность, дружбу, всё то, чего не давал он, он стал считать меня потаскухой. Я же только хотела заставить его понять уникальность, редкость любви, которую нельзя бесконечно испытывать на прочность, её легко утратить, её необходимо ценить. Я же играла, заводила, но никогда не изменяла. А он? И только после того, как он стал с Лоркой, стал увозить её в дом своей матери, или в дом отца, вечно пустующий. Он, вроде, тоже только злил, а потом взял и женился. «Почему»? «Ребёнок же будет», – вот что ответил. Доигрался, гад! И о чём я, вообще, тоскую? Но он как осиновый кол торчит в моей памяти. Ворочается там, едва я неудачно шевельну этой памятью. Может, мне сделать коррекцию памяти?