Она рассеянно кивнула, не отводя в сторону взгляд — очень вопросительный и все еще злой. Вблизи черты лица казались еще более детскими, и девушка напоминала маленького рассерженного котенка. Или щенка. В общем, что-то достаточно милое, чтобы доставить множество мелких неудобств.
Кондор лениво подпер голову ладонью, заставляя себя держать концентрацию внимания и медленно, слово за словом, движение за движением, сворачивать их диалог в нужную сторону. Главное — не забыть ничего, хотя что-то он уже точно забыл.
Заставить остывший уже чай в фарфоровом чайнике снова стать теплым — одно привычное движение руки. Наклонить этот самый чайник, чтобы не пролить ничего на стол, — испытание уже посложнее. Почему-то казалось, что стоит на секунду прикрыть глаза, и эта секунда превратится в пару часов сна, совершенно ненужного здесь и сейчас, поэтому Кондор держался, разглядывая девицу.
То, как она берет в руки чашку, нелюбезно буркнув скупое “спасибо” и отводя взгляд. Как дрожат ее руки, отчего по поверхности чая расходится мелкая рябь. Как она встряхивает головой, пытаясь сбить со лба растрепанные и слишком короткие — по местным меркам — для взрослой девушки пряди.
Такая прическа, как у нее, прямые волосы чуть ниже плеч с дурацкой челкой, отросшей и лезущей в глаза, подошла бы девочке, все еще увлеченной кукольными чаепитиями, воспитанием канарейки или поиском колец фей в саду перед домом.
Пять тонких металлических колец в правом ухе с этим нежным образом никак не увязывались.
Девушка очень по-детски прикусила нижнюю губу и уверенно поставила чашку на стол.
— Где я? — Она снова смотрела прямо на Кондора, сдвинув брови. — То есть... эмм... я не про адрес, конечно. Я тебя не помню. И я не помню, как оказалась здесь. — Она говорила медленно, словно подбирала каждое слово, боясь ошибиться. — Как-то это... странно. То есть, правда, я обычно так не делаю! В смысле, не сплю у незнакомых… Ой.
«Ей страшно, и она оправдывается, — напомнил он себе, — поэтому она резкая. Почти грубая. Поэтому в голосе злость, а еще обида на себя и на весь мир. И на него, на Кондора, лично, потому что он, пожалуй, самый удобный объект для обиды здесь и сейчас».
— Я знаю, у тебя сейчас много вопросов, — небрежно ответил Кондор, кидая в свою чашку еще один кусок сахара. Какой-то из, неважно. Девица, кажется, их сосчитала, и ее брови удивленно дернулись. — Я отвечу на все, только, прошу, постарайся без лишних движений, хорошо? Ты цела, и никто не причинил тебе вреда.
Она моргнула. Кондор сделал глоток чая и задумчиво очертил пальцем круг на столе:
— Но... хм... Я не могу сказать, что с тобой всё в порядке, — осторожно сказал он. — По крайней мере, не в том порядке, к которому ты привыкла.
Девушка нервно сглотнула:
— Мы чем-то упоролись?
Кондор удивленно вскинул голову, потому что это слово тоже было чем-то иным. Не таким, чтобы понять его сразу.
В прошлый раз было так же. Иногда. Потом все привыкли.
— Мы напились вместе или что-то... посерьезнее употребляли? — повторила она, уловив его замешательство.
Взгляд снова стал пристальным и жадным, цепким, как пальцы слепого, изучающего незнакомый предмет. Она то ли пыталась вспомнить, кто такой Кондор и откуда он взялся, то ли любовалась им, запоминая черты лица. На секунду ее взгляд изменился, она сощурилась — видимо, разглядела его глаза. Вряд ли сам цвет, скорее, просто что-то такое заметила и опять удивилась.
