Финское пиво, да еще в такой нарядной таре, Журова и подкосило – как можно упустить возможность так правильно нагрузиться! Для полноты картины он уселся на полу, Ирка солидарно пристроилась рядом. В одной руке он держал банку, другой обнимал Ирку за шею, иногда притягивая к себе и целуя куда попало: то в нос, то в брови, то в пышную копну кудряшек. После Джона Леннона бармен поставил «Роллинг Стоунз». Эх, все бы бармены были такими!
Эта хипповая идиллия прервалась лишь в одиннадцать вечера, когда бар, к всеобщему разочарованию, закрылся. Народ неохотно расползался в разных направлениях – кто в соседние дома отдыха, кто в сторону станции или к Приморскому шоссе. Журову же приспичило купаться на Щучьем озере. Голышом. Только как туда добираться, совершенно неясно, пешком-то на ночь глядя не пойдешь, и не близко же. Уговорам не чудить он долго не поддавался, в конце концов все-таки согласился на залив. Народу на берегу собралось предостаточно: жгли костры между камней, повсюду распивали, ну и, естественно, барахтались в воде, нарушая тишину восторженными воплями. И как в такой обстановке купаться голышом? В белые-то ночи? Пришлось Журову смириться, но ненадолго. Пришла другая блажь – найти укромное местечко и повторить недавний подвиг в дюнах. Ирка тоже была пьяна, но легко и смешливо; похоть набычившегося Журова ее не смущала, а если не кривить душой, была даже приятна. Хорошо ли, плохо ли, укромного местечка не нашлось.
Журов вдруг умолк и через минуту захрапел, пока они, плюхнувшись на еще теплый песок, считали появляющиеся на небе звезды. Ирка с шутками и смешками его растормошила, повела к шоссе ловить машину. Вид шатающегося Журова, пьяно размахивающего руками, отпугивал всех водителей, пришлось Ирке самой взяться за дело. Она усадила его в траву, прислонив к сосне, чтобы не сползал, и вскоре сумела договориться за огромные для нее деньги – десятку! Другого выхода не оставалось.
Пока мать с Маринкой на даче, по идее, тут же заснувшего Журова можно везти к себе. Но, увы, мосты уже разведены, – вот ведь ленинградская летняя напасть! – пришлось двигать на Большую Пушкарскую.
В окнах горел свет, значит, Марго дома, что не могло остановить Ирку. Она втащила Журова в парадную и вскоре требовательно вжала палец в звонок. Марго немедленно открыла дверь. Журов глупо улыбался, вися на Ирке, и, как ни старался контролировать дикцию, произнес совсем невнятно:
– Марго! Это моя новая пассия Ирка.
Ирка без всякого смущения, с хорошей такой улыбкой, отважно глядя в глаза, не стала лепетать, как ей приятно и тому подобное, а по-деловому и с должным юмором произнесла:
– Здрасьте! Принимайте груз!
– Ну здравствуйте, Ирина. Меня зовут Маргарита Александровна, я тетя этого охламона.
Зная, что пустое дело, она все-таки не удержалась от замечания: «Как ты мог так напиться в обществе девушки! Какой стыд!» Журов развел руками, полез целоваться, потом попытался рухнуть перед Марго на колени. Никакого стыда он не испытывал, чудесным образом оказавшись дома, пребывал в отменном настроении и веселился как мог! Марго с Иркой дружно затолкали его в ванную. По логике, Ирке следовало бы сделать вид, что спешит домой, но жеманиться она не стала, а как только Марго с благосклонным видом пригласила ее выпить чая, немедленно согласилась. Ирка не раз видела эту симпатичную интеллигентную женщину в буфете у Тамары, та, в свою очередь, тоже обратила внимание на смешливую девушку в ореоле непослушных кудряшек. Какая славная! Когда люди нравятся друг другу, в большом количестве дежурных слов нужды нет; неслыханное дело, Марго сразу обратилась к Ирке на «ты».
