Как оказалось, схватки это еще не роды, вы можете прокорчиться от боли несколько часов, а вот как только возникнет тянущее ощущение внизу таза, словно какать хочется, значит пришли потуги, финал близок. Еще два часа я считала схватки, дышала и грызла спинку кровати.
Организованно, словно гид в музее, акушерка завела в мою палату студентов-практикантов. Те робкой шеренгой выстроились вдоль стены, молчаливые испуганные белые халаты в медицинских масках. Руками ничего не трогаем, смотрим глазками. Меня переместили в родильное кресло. Шоу начинается.
«Подойдите поближе, видите, сейчас раскрытие 8 см». Это к студентам.
«А ты почему не тужишься? Давай, милая, работай». Это ко мне.
«Тужься. Не жалей себя. Думай о ребёночке. Давай-давай, не ленись».
Я не ленилась. Я бы и рада потужиться, но тогда произойдет немалый конфуз. Мне сильно и совсем невовремя захотелось в туалет, уж извините, по-большому. И по-настоящему.
– А можно мне в туалет. Я быстренько.
– Ты чего, обалдела? У тебя ребенок в родовом канале. Какай здесь.
Как здесь? Я не могу при всех, здесь народу много. Я привыкла какать в более уединенной обстановке.
Вот чего только не увидишь и не услышишь в роддоме. Но если в других палатах врачи командовали «Тужься» и «Дыши», то в моей палате акушерка кричала: «Какай. Какай!» Я крепко зажмурилась, закрывшись от всех посторонних взглядов, и выдавила из себя эту постыдную колбаску. Её тут же подхватила в салфетки санитарка и унесла в неизвестном направлении.
Мне полегчало. Стресс и стыд отпустил, теперь можно и поработать. Но пока я там стеснялась, ребёнок застрял где-то на половине пути, а у меня не хватает сил ему помочь. Устала. Хотелось свернуться калачиком и отдохнуть, совсем немножко, пять минуточек можно?
А акушерка, неугомонная, бегает вокруг меня и чуть ли не по щекам бьет: «Не спать. Тужься. Помоги своему ребенку. Головка выходит. Тужься сильней».
Я тужилась. Я старалась. Сжимала зубы, багровела лицом и, напрягая все нужные и ненужные мышцы, пыталась как-то подтолкнуть своего застрявшего малыша.
Ребёнок шел медленно, рывками, словно тяжелый ледокол, раздвигая кости и разрывая мышцы. Больно. Но я не кричала. Кричала акушерка: " Дыши! Тужься! Дыши! Тужься! Не жалей себя. И еще раз. Плохо тужишься. Будем выдавливать простыней».
Я как представила эту страшную картину, набрала в лёгкие побольше воздуха, сделала неимоверное усилие и выдохнула. На этом выдохе родился мой сын. Всё, шоу закончилось.
Врачи ушли. Практикантов увели. Осталась одна девочка, она держала меня за руку, пока меня зашивали. Не выходя из амплуа героя, я тихонько постанывала, закатывала глаза и сильно сжимала руку этой девочки, впиваясь ногтями. Жаль, что ногти у меня короткие и не оставляют следов. Мне хотелось, чтобы эта девочка-практикантка пришла к другим, показала свою руку со следами моей боли, моего мужества, стойкости и терпения и сказала: «Смотрите. Смотрите, как рожают Зои Космодемьянские».
Когда всё закончилось, меня, как и всех бюджетных рожениц, на каталке вывезли в общий коридор. Пузырь льда на живот. Отдыхайте, мамочка.
Рядом со мной лежала такая же отстрелявшаяся и измученная, со льдом на животе и достаточно беспардонно меня рассматривала. В упор. Может, знакомая. Кивнула ей.
– Привет.
– Ой, здравствуйте. Скажите, а я тоже такая страшная? А у меня лицо чистое?
Всё, думаю, у этой матрёшки при родах что-то в башке лопнуло. Видно, сильно тужилась.
