Каждый остался при своих воронах.
Еще долгое время я, заслышав вороньи крики, задирала голову вверх и прислушивалась – «кар-кар» или «кра-кра».
Эта ворона каркала, значит наша, российская.
Летать она не может – подбита.
Левое крыло чёрным широким веером волочится по земле. Кошка цапанула, или камень кто-то запустил. А, может, пострадала в яростных побоищах с сородичами. Вороны сейчас гнездятся – агрессивные такие, взъерошенные, скандалы на каждой березе. Такие побоища устраивают, только перья летят да клювы трещат.
Этой вороне не повезло. Подбили.
Так и ходит целый день вдоль ограды, туда-обратно, ворошит сухие листья бессильным крылом да клювом перебирает веточки.
От любопытных людей и собак её спасает высокое металлическое ограждение вокруг Детского Дома. Сама ворона внутри, в небольшом скверике.
От безжалостных прирожденных охотников – уличных кошек – её бережёт судьба. Пока бережёт. Муж говорит, ты лишь отсрочила этой бедолаге неизбежную погибель, рано или поздно кошка найдет свою добычу.
Каждый день я ещё издалека, подходя к Детскому Дому, начинаю выглядывать сквозь прутья забора черно-серое оперенье. Вон она, голубушка, на месте. Вышагивает по свежей пробивающейся травке неторопливыми шагами. Туда-обратно.
Ворона-ворона-ворона-ворона, кушать.
Сначала я так её подзывала. Потом устала выговаривать это длинной скороговоркой и сократила до Роны – ронарона ронаронарона, кушать.
У меня в пакетике бутылочка с водой и всякая вкусняшка. Раньше колбасные и сырные обрезки доставались собаке, сейчас – извини, Нормуша, это для вороны Роны. Ей здоровье поправлять нужно. Там в кустах у неё обеденный стол, подальше от наглых прожорливых товарок и вездесущих голубей.
Первое время подбитая ворона меня побаивалась, стеснялась, ходила в сторонке, пока другие пернатые – наглые вороны, толстые голуби, юркие воробьи и шустрые галки – поедали её обед.
Если она всё-таки ухватывала кусочек, на неё тут же с громким угрожающим карканьем, хлопая крыльями, налетали здоровые сородичи. Та бросала еду и неуклюжими скачками улепётывала в кусты. Я орала ей вслед: «Дура такая! Зачем ты сыр бросила? Ты так долго не протянешь».
Через пару дней моя Рона поняла, кто истинная хозяйка этого пиршества и бежала сразу, как только я высыпала сквозь решетчатые прутья принесенную еду и наливала воду – Ронаронаронаронарона.
Хватала кусочки, утаскивала в безопасное место. Да ещё и отпор стала давать своим обидчикам.
А вы знали, что вороны делают съестные заначки?
Совсем как собаки, что не съели, то закопали на чёрный день. Присыпали сухими листьями, спрятали в корнях деревьев или же засунули своим длинным клювом в кусок пустой трубы.
Рона хранит свои заначки именно в трубах.
Теперь я за неё спокойна, если я пару дней не приду, у неё в обрезке трубы, недалеко от забора, хранится хвостик радужной форельки.
Сегодня ходила, кормила свою подопечную варёной фасолью и куриным рулетом. Она прямо как член семьи, питается с общего стола. Пока Рона чистила клюв, я всё пыталась подобраться поближе для удачного кадра. Но, увы, дальше забора не подберёшься.
Выставив как можно дальше руку с телефоном через железную ограду и поймав свою ворону в квадратик камеры, я кричала «Снимаю!». Когда пальчиком не дотянуться до нужной кнопки, камерой на моём телефоне можно управлять с помощью голоса – словами «снимаю», «фотографирую», «улыбнитесь».
