Грудь и шея здоровяка оказались напрочь разворочены цепной пилой, из разрубленных артерий толчками выходила ярко-алая кровь, растерзанное грубым железом мясо лопалось, из него белыми штырьками торчали обнаженные кости. Потрясенный собственным зверством атаман заглушил и бросил инструмент на пол. Никогда он еще не видел столько крови разом. Потом Бойкич медленно развернулся к оставшемуся в живых пленному и в припадке ярости схватил его за кадык. Атамана трясло, что-то нехорошее, зловещее в своей глубинной сути захватило в этот момент его душу, переметнув на темную нечеловеческую сторону бытия. Мир вокруг внезапно стал выпукло рельефным и предельно контрастным.
- Ты понял теперь, кто я?! Я буду убивать тебя неделю! Я по капле высосу из тебя жизнь, каждая минута твоего умирания станет настоящей смертной мукой. Я не прощу тебя за собственное зло и за то, что мне пришлось сделать! - дикие выкрики атамана вновь и вновь сотрясали стены гаража. Пленный затрясся в истерике, его выпученные глаза были полны ужаса и боли, в них не осталось ничего человеческого. Это были глаза загнанного звери, бандит сломался напрочь. Он был очень сильным человеком, но что-то еще более сильное и ужасающее порвало всю его мужественность на мелкие кусочки.
- Я скажу, - из горла пленного вырвались всхлипы и его тело потрясли рыдания, - все скажу. Это не моя вина, я был обычным офицером. Я уже никому ничего не должен!
В этот момент в мрачную атмосферу гаража ворвались люди. Впереди находился Складников, за ним бежал Вязунец. Они застыли на входе, потрясенно оглядываясь. Наверное, увиденная ими картина была достойна кисти самых мрачных художников средневековья, любивших изображать зверства войны. Залитые кровью стены, валяющийся на полу окровавленный топор, труп с развороченной бензопилой грудиной мясо наружу и склоненной наполовину отрубленной головой набок. Пленный с застывшим взглядом сумасшедшего и их командир, перепачканный с ног до головы грязью и кровью, с совершенно обезумевшим лицом и потусторонним взглядом. Тут и самого хладнокровного человека хватит кондрашка. Оба безопасника не смогли произнести ни слова.
- Берите этого, полковник. Он готов говорить, - только и смог прохрипеть Михаил и свалился на пол.
Дальнейшее Бойкич помнил плохо. Остатки сознания ушли в зыбкое небытие. Его куда-то несли, снимали с него снаряжение, смывали кровь и грязь, что-то вкололи в плечо. Потом атаману что-то говорили, кто-то из знакомых хлопал его по плечу, кто-то разговаривал участливо. Лица окружающих расплывались в бесформенные пятна. Потом он увидел в руке стакан с прозрачной жидкостью и понял, что это водка. После выпитого стакана он взял бутылку и стал пить прямо из горла. Водка текла, как вода, он никак не мог опьянеть.
Очнулся атаман уже на улице, солнце близилось к закату, этот страшный день, наконец-то, подходил к концу. В голове шумело и кружилось, душа была опустошена до дна, мысли текли как вязкая смола. Внезапно кто-то робко коснулся его плеча. Михаил обернулся и с удивлением увидел Полину Марцевскую. Она была одета в камуфляжную куртку и держала в руках автомат, видимо, помогала ополченцам зачищать деревню.
- Что с тобой, Миша? Что случилось?
Бойкич непонимающе посмотрел в ее пронзительно голубые глаза, и на него горячей волной нахлынуло Понимание.
