Первые города, попавшиеся на пути Самозванца, сдавались без боя. И именно простолюдины, «черный народ» усиливал его армию. Часто восставшие смерды и холопы приводили к «истинному» царю на суд связанных воевод и бояр. И если последние присягали, клялись в верности «Димитрию Ивановичу», он не только даровал им жизнь, но и доверял командование отдельными отрядами. Тех, кто отказывался присягать, немедленно убивали на глазах у всех, как прихвостней «преступного» Бориса Годунова.
Встретился с победоносным «царевичем» в Путивле бывший дружок Петруха Бугримов и вылупил простодушные свои глаза, бормоча явственно: «Ну и ну… Так ведь это же… Мы ведь с ним это… гы… когда-то того…» Его тотчас схватили недремлющие приставы, наблюдавшие за порядком в войске. Поволокли Петруху, заткнув ему рот, и только спросили взглядом у предводителя. Он холодно отвернулся, и сын боярский Петр, дергая ногами, закачался в петле на ближайшем дереве.
Однако бывший сосед Иван Безобразов сразу сообразил, в чем суть. Он даже помыслить не смел о том, как в детстве и отрочестве они играли с Юшкой Отрепьевым… Оказавшись поблизости от «Дмитрия Ивановича», пал на колени, пригнул голову: «Государь… Истинный царь наш… Слава тебе!»
К вечеру за ним пришли. Ивашка похолодел: «Ну, все… Конец…»
– Ты боярский сын Безобразов Иван?
– Я… аз…
Его привели к «царевичу», бросили перед ним. Безобразов сунулся лохматой башкой в ноги… «Господи, да я для нашего царя жизни не пожалею…»
Иван Романович Безобразов не дурак, своего не упустит. Приглядевшись к нему и оценив этот остекляневший от преданности взгляд, в котором ни на миг не отражалось бывшее «дружество», Самозванец сказал:
– Вот что, Иван, назначаю тебя своим постельничим.
– Ох, государь, Димитрий Иванович… Как и благодарить… Да я, Господи, думать не смел… – И стал Безобразов близким человеком нового государя, еще не воссевшего на родительском престоле.
Годунов слал письма с упреками к польскому королю Жигимонту. Тот отвечал уклончиво: я, мол, здесь не при чем, за смуту на границах Руси и за действия всякого сброда не ответственен. И мои советники разбой каких-то людей с панскими фамилиями не поддерживают.
Писал в сердцах царь Борис и Самозванцу, ругал его, призывал опомниться, усовеститься, побояться гнева Божьего. «Царевич» в ответ на письма Бориса отвечал длинным лицемерным посланием, где, в свою очередь, срамил его за покушение на убийство царского сына, за незаконный захват трона.
В Москве и других городах бирючи зычно кричали с высоких мест о Самозванце, еретике Гришке Отрепьеве. То же возглашал с амвона Успенского собора и негодующий патриарх Иов, проклинал еретика, расстригу Гришку и звал православных отвернуться от козней и безобразий вора и проходимца.
Но армия «вора» росла с каждым днем, пополняясь толпами «черного люда» и отрядами донских казаков. Догоняли своих собратьев и запорожцы, боясь упустить случай разграбления Московской Руси. Странно, что сидели, притаившись и выжидая, чем кончится свара между московитами, Польшей и казаками, стремительные всадники крымского хана Гирея.
Временами столкновения с царскими войсками кончались для пестрого сброда Лжедмитрия разгромом. Однако «царевич» не унывал, отступая. Вскоре, пополнив ряды своих ратников за счет противников Годунова, он продолжал наступление на Москву.
Борис метался, как затравленный зверь, то обвиняя своих бояр в поголовном заговоре, то требуя от воевод решительного сражения и пленения Гришки Отрепьева, то собираясь отослать свою семью в Швецию, к благожелательному королю Карлу
