Пшеница была высокая, но не такая, как изгороди в переулке.
– Скоро будут собирать урожай, – сказала мать. – Жать пшеницу, – прибавила она специально для Джоанны. – А мы с тобой будем чихать и хрипеть.
Джоанна уже хрипела – в груди свистел воздух.
Пес ринулся в поле и пропал. Секунда – и он опять выпрыгнул из пшеницы. На той неделе Джоанна побежала за ним, заблудилась в поле, и ее очень долго никто не мог найти. Она слышала, как ее зовут и уходят все дальше. Никто не слышал, как она отвечала. Разыскал ее пес.
На полдороге они остановились в тени деревьев у тропинки, сели на траву. Мать сняла пакеты с коляски и достала апельсиновый сок и коробку шоколадного печенья. Сок был теплый, а шоколадное печенье слиплось. Они дали печенья собаке. Мать засмеялась – перевернулся рот – и сказала:
– Господи, ну и бардак, – заглянула в сумку с детскими причиндалами, нашла чем вытереть сестрам руки и губы, вымазанные шоколадом.
В Лондоне они устраивали настоящие пикники, грузили в багажник большую плетеную корзину, доставшуюся матери от матери, которая была богатая, но уже умерла (хотя оно, видимо, и к лучшему, потому что ей не довелось увидеть, как ее единственная дочь выходит замуж за эгоистичного похотливого бездельника). Если бабушка была богатая, почему же у них нету денег?
– Я сбежала, – объяснила мать. – Улизнула, чтоб выйти замуж за вашего отца. Очень романтично. Было. Ни гроша за душой.
– Зато у тебя была корзинка для пикников, – отметила Джессика, а мать засмеялась:
– Знаешь, иногда ты ужасно смешная.
И Джессика ответила:
– Знаю.
Проснулся Джозеф, и мать его покормила, расстегнув спереди клубничное платье. Джозеф так и уснул, присосавшись.
– Бедный ягненочек, – сказала мать. – Из простуды никак не выкарабкается. – Она положила его в коляску и прибавила: – Так. Пошли домой. Включим садовый шланг, и вы освежитесь.
Он возник как будто из ниоткуда. Они его заметили, потому что собака зарычала, странно забулькала горлом, – Джоанна никогда не слышала, чтобы пес так говорил.
Он шел к ним очень быстро, становился все больше. И эдак смешно сопел и отдувался. Скорее всего, пройдет мимо и скажет: «Добрый день» – или там: «Привет» – люди всегда так говорят, если встречаешь их в переулке или на тропе. Мать к ним обращалась: «Чудесный денек» – или там: «Жарко сегодня, а?» – но этому человеку ничего не сказала. Зашагала быстро, изо всех сил толкая коляску. Покупки остались на траве, и Джоанна хотела поднять один пакет, но мать сказала:
– Оставь.
Что-то в голосе ее, в ее лице испугало Джоанну. Джессика схватила сестру за руку и сказала:
– Быстрей, – резко, по-взрослому.
Джоанна вспомнила, как мать швырнула в отца бело-синий полосатый кувшин.
Человек шел теперь туда же, куда они, рядом с матерью. Мать шагала очень быстро и твердила им:
– Скорее, скорее же, не отставайте. – Она словно задыхалась.
Потом пес кинулся человеку наперерез, залаял, запрыгал, словно пытался преградить ему дорогу. И внезапно человек пнул пса, и тот взлетел и приземлился где-то в пшенице. Им не было видно, но они слышали ужасный скулеж. Джессика встала перед человеком и что-то закричала, тыча пальцем, ловя ртом воздух, как будто не могла дышать, а потом помчалась в поле за собакой.
Дело было плохо. Спору нет.
Джоанна всматривалась в пшеницу, пытаясь разглядеть, куда подевались Джессика и собака, и не сразу заметила, что мать дерется с этим человеком, бьет его кулаками. Но у человека был нож, человек все время его поднимал, и нож вспыхивал серебром под жарким солнцем. Мать закричала. Все лицо в крови, и руки, и сильные ноги, и клубничное платье. И тут Джоанна сообразила, что мать кричит не на человека, мать кричит на нее.
