Раздевшись в гардеробе, кладу на животик ладонь и улыбаюсь. Мой малыш сегодня спокоен, я почти не чувствую, как он шевелится. Когда лифт останавливается на нужном этаже, я чуть ли не бегу к кабинету, расталкивая посетителей клиники.
— Девушка, поаккуратнее нельзя, — недовольно шипят мне вслед беременные девушки с большими животами.
Я не отвечаю, моя цель уже маячит впереди. Белая дверь. На матовом стекле приклеена табличка «УЗИ». Я даже не соизволила постучаться — нервы взвинчены до предела, я уже накрутила себя беспокойством о ребенке.
— Орлова, что случилось? — немолодой мужчина кавказкой национальности подскочил со стула.
— Господи! Мурат Гурамович! — я в считанные секунды пересекла немаленький кабинет и легла на кушетку, оголяя живот, — мне кажется, мой мальчик не шевелится, — выдыхаю, а у самой ком к горлу ком подкатывает.
— Орлова, вы в этом уверенны? — он поворачивается к аппарату, неспешно натягивает перчатки, и мажет низ живота холодным гелем.
— Я… не знаю, — заикаюсь, — просто… мне просто… так кажется.
Мужчина подставляет датчик к животу, и я слышу, как гулко бьется сердечко моего малыша. И я полной грудью вдыхаю, а глаза щиплет от слез.
— Дарья, так нельзя, — укоризненно качает головой мужчина, — у вас еще четыре месяца впереди, а вы… — он ведет датчиком вверх, — … так нервничаете. Смотрите, все в порядке, беременность протекает отлично. Никаких патологий, и это самое главное. Все остальное зависит только от вас. Не нужно нервничать.
Врач замолкает, а я расслабляюсь. Что же я себя так накручиваю? Видимо, всему виной моя впечатлительность и бушующие гормоны. Нужно поговорить с Алевтиной Марковной и заменить пустырник и мяту более сильными препаратами.
— Вот и все, — врач протягивает мне заключение, — через месяц жду вас.
Я встаю с кушетки и вытираю живот.
— Спасибо, Мурат Гурамович, вы меня спасли, — улыбаюсь мужчине и выхожу из кабинета, наполненная до краев счастьем.
Данил
Пять месяцев спустя
Стол накрыт изысканно. Несколько легких закусок, дюжина маленьких соусников, оливки и зелень — ничего лишнего. Единственное блюдо, которое перетягивает внимание — лобстер. Он лежит на длинном блюде, окруженный листьями салата, корнишонами и искусно вырезанными из овощей розами. Одну из таких свекольных роз Элина уронила на скатерть, когда выбирала себе самый лакомый кусок, за что была удостоен укоризненного взгляда матери.
— Все хватит, это выше моих сил, — отодвигаю от себя тарелку и ставлю локти на стол. Непозволительная оплошность.
У отца от такой наглости аж лицо перекосилось. Но меня это не особо трогает. Я уже сыт по горло косыми надменными взглядами, что родители бросают в нашу с Элиной сторону.
— Сын, не смей так разговаривать в присутствии своей матери! Разве мы тебя так воспитывали? — я изумленно вздергиваю бровь и гляжу на отца.
— Пап, прекрати, я уже давно вырос из этого возраста…
— Да, только ума не вынес, — рявкает отец так, что бокалы на столе вибрируют.
— Пап, если ты сейчас же не прекратишь, мы просто уйдем, ни к чему теперь этот скандал устраивать — дело сделано и уже скоро у тебя будет внук…
— Я признаю этого ребенка своим внуком только в том случае, если ты разведешься с Элиной и женишься на той женщине, которая занимается торговлей детей, — кулаком бьет он по столешнице с такой силой, что овощные розы сыплются с блюда, стакан с вином опрокидывается, и вишневая жидкость окрашивает белую скатерть.
