Успокоилась я только тогда, когда возникший в доме врач вонзил иглу в мою вену, разбавляя кровь прозрачной волшебной жидкостью, погружающей меня в какой-то приятный дурман. Заверив Дамира, что со мной все в порядке, он покинул комнату, а я наконец-то закрыла глаза, желая как можно скорее погрузиться в сон.
Утром мало что изменилось в сознании. В груди по-прежнему оставалась полость, которую безумно хотелось заполнить хоть чем-нибудь. Но, то ли действие вчерашнего укола все еще контролировало эмоции, то ли мое смирение решило оставить все, как есть. Приняв душ, я натянула на влажное тело шорты и короткий топ и, затянув шнурки на кроссовках, спустилась вниз.
Жуя протеиновый батончик, я запивала его горячим крепким кофе, глядя равнодушно в окно. Мне было безразлично солнце, которое, поднимаясь к небесному своду, рисовало розовые узоры, изображая облачные мазки на лазурном холсте. Меня не трогали цветущие кустарники магнолии, не трогало утреннее пение птиц, которые так искусно владели собственными голосами, легкий влажный ветерок, играющий невесомым голубым тюлем, был тоже безразличен. Меня не трогала мысль о лежащем у будки Бароне. И даже воспоминания о Кирилле больше не вызывали никаких чувств.
Войдя в тренажерный зал, я бросила полотенце на красную скамью и, сделав глоток воды из бутылки, подошла к зеркалу. «Он убил меня, – произнесла я мысленно, глядя на что-то пульсирующее между ключицами, – подбросив обезображенный труп к родным стенам каземата». Оторвав взгляд от омерзительного отражения, я подошла к музыкальному центру и, включив громко музыку, погрузилась в изнуряющую тренировку с головой. Когда мое тело было уже мокрым от пота, в зал вошел Ник. Он осмотрел меня придирчивым взглядом и, перекинув полотенце через брусья, произнес:
–– Привет.
Не ответив, испытывая равнодушие и к нему тоже, я промокнула мокрое лицо полотенцем и подошла к штанге с черными стальными дисками. Никита вздохнул, глядя на меня, и, оказавшись у центра, убавил немного звук. Его откровенная наглость ничуть не тревожила меня, позволяя равнодушию и безразличию мирно сосуществовать в душе.
Сжимая в пальцах холодный гриф, я поднимала штангу над головой, периодически поглядывая в зеркало на отражение Ника, который продолжал пялиться на потное напряженное тело. Мою голову заполнили цифры, выстроившиеся в ровные упорядоченные ряды и обозначающие порядковый номер очередного повторения, совершенно не оставляя места для посторонних мыслей.
–– Он уезжает завтра вечером, – шепнул Никита, когда я с трудом выжала штагу, зафиксировав ее над головой.
От услышанного мышцы дрогнули. Я бросила штангу на кусок черной резины, перестав дышать. Повернув лицо к нему, я с надеждой посмотрела в его глаза.
–– Я поеду в бар, – вдохнув такой необходимый кислород, наконец-то произнесла я.
–– Я в этом не участвую, – покачал Никита отрицательно головой.
–– Почему?
–– Охрана тебя не выпустит из дома…
–– Поможешь мне сбежать… – начала я, а Ник меня перебил:
–– Куда тебе бежать? Эти игры с огнем до добра не доведут, – покачал он отрицательно головой. – Я же сказал, что больше не участвую в твоем «самоубийстве».
–– Если ты не поможешь, я расскажу Сабурову, как ты трахал меня на нашем семейном ложе во время его командировок, – зловеще прошипела я, в упор глядя в глаза Никиты, наполняющиеся ужасом.
–– Ты что? Он же убьет нас…
