– Нет! Не смей!! – Бици встрепенулась вспугнутой птицей, глаза ее сверкнули, бледные щеки зарделись персиковым огнем, на губах дрогнула… а затем качнулась былая легкая девичья улыбка. Точно ища защиты, протянула она руки к своему избранному. Дзахо был рядом. Пламенным взглядом он согревал свою горлицу. Нет, не сумел он убить свою страсть в долгой разлуке, не смог он забыться и в диком хмелю кровной мести… Ни смерть Аргуни, ни абречество не выжгло его любовь. Дрожавшие губы Дзахо, спекшиеся от молитв и скитаний, как прежде шептали одно только имя, и не было ничего под солнцем желаннее этого слова.
– Бици, Бици!.. – завороженно повторял он, вкладывая в сей призыв все сладкое безумие души. И сила этого зова покоряла горянку, и гибкое тело ее клонилось к его широкой груди. Их влюбленные взгляды, как тогда в кунацкой, за песнями, встретились… И как тогда, могли пронзить любого, с умыслом или случайно, оказавшегося в их скрещении.
– Дзахо…
– Бици…
Нахлынувший ветер сорвал лечаки>14 с ее головы и бросил пахнущую горными травами и цветами прядь вороных волос в лицо Дзахо. Последние силы покинули их, и ждущие губы слились в поцелуе.
Страстны и горячи были их ласки в волшебном ущелье эдемских садов Джанны…
Перед глазами Дзахо вдруг закружились златокрылые ангелы, словно в сладком дурмане, поплыли образы и картины – одни ярче других, искрящиеся, как слюда персидской парчи на изломах причудливых складок… Они, будто быстрые рыбы, скользили в прохладных прозрачных струях родных горных рек… Видели невидимое прежде – узорчатые шеренги арабской вязи, высеченные резцом древности на мраморных плитах, на колоннах зеленого туфа>15… Их тайный, немеркнущий смысл вещал им на родном языке высокий клекот золотого орла, парящего в синем безбрежье неба…
…Белый, сиреневый, розовый, желтый и голубой цвет горских фруктовых садов застил им взор, радовал уставшие сердца…
…Слух ласкало мирное блекотанье тучных отар, застывших белыми снегами на малахитовых склонах…
…Дзахо в смятеньи… Он видит Буцуса; его сожженные загаром и работой руки угольно чернеют на белом руне бурки, крепко сжимают они ошкуренный посох… Он что-то кричит им, в приветствии поднимая мозолистую ладонь кузнеца…
Но тут же сквозь дым огнеликих пожарищ мелькнул в волчьем оскале профиль Джемалдина, грозно и зло сверкнула в его руке алая полоса дымящейся сабли… И чья-то голова, полосатая кровью, забрыкала по серому щебню аульской тропы…
Дзахо до рези в глазах впился в это лицо: на нем виднелись лишь залитые кровью белки глаз да черный рот, разорванный немым криком. «Абу-Бакар!» – выстрелом ахнуло в голове… глаза заволокло дымом и пылью… И снова гремели выстрелы, и шашки мюридов свирепо взлетали к черному солнцу, и вновь рубили, полосовали по спинам и папахам бегущих аргунцев, и где-то под обрушенной стеной сакли кричал тонким от ужаса и боли голосом обезумевший ребенок…
– Бици-и-и! – Дзахо, дрожа скулами, удерживая дыхание, заполошно искал взглядом любимую…
…Широко и вольготно взмахнули могучие крылья орла… Звонкий ветер тонко, с надсадой засвистел в тугих золоченых перьях… Вот оно! – гремит водопадом аульское вздошье. – Там, впереди… Вон, вон, под тобою… Дзахо крепче сжимает руку Бици – они сами теперь вольные птицы, парящие над своим гнездом… И правда – вот ОНО под ними – голубое с прозрачной студеной дымкой – родное ущелье из детства… Серебряная струна реки изгибается, вьется, пенится радужным кружевом на глянцевых перекатах, сеет хрустальной дробью окрест…
