– Как же? Мне приходится бегать вон куда, аж до брашпиля. Только оттуда орать приходится изо всей мочи, а на мосту всё равно еле слышно.
– Я выдернул твой микрофон совсем, вызывай мостик! Давай я сам… Мостик – баку!
– Всё тоже самое, Алексаныч, ничего не изменилось.
– Ясно, работаем…
– Слушай, Клюз, я эту систему «Рябина» не очень хорошо помню, у меня всегда «Берёзки» были. Твой микрофон не работает, тебя слышат на мосту потому, что здесь где-то есть ещё один микрофон, местный. Всё закрашено сто раз, его теперь хрен найдёшь. Значит, так! Вот этот тумблер, когда тебя с моста кликать будут, поворачивай посередине, а не вправо до конца. Если вправо до конца повернёшь, у тебя с мостом получится дуплексная связь, и ты получаешь приоритет, а связь моста с машиной пропадёт. Нам нужна только симплексная связь, на приоритет не включай! На вот тебе пока мой микрофон. Нажмёшь на тангенту и говори. Потом, после швартовки, я сделаю тебе провод подлиннее, понял?
– Э-э, начальник, чё наговорил тут? Сам-то понял, чё сказал? Сиплес, диплес! На какой праритет нажимать? Ты можешь сказать по-русски, матом?
– Короче, Клюз, смотри… Вот эту х… б…ё… мать, не включай ни в коем случае!
– Ну так бы сразу и сказал, а то начал тут – штангенс, сиплес, дупель, паритет! Ферфатер в клюз!
– Мостик – баку, как слышите? Связь с машиной и кормой есть?
– Отлично слышу тебя, Володя. И с машиной связь есть, спасибо! С меня причитается.
– Да ладно тебе, Василич. Просто не так включали…
«От Махачкалы до Баку волны катятся на боку..», – вспомнились слова из песни, которые Вовка слышал ещё в юности. Тогда он даже и мысли не держал, что когда-нибудь побывает и в Баку, и в Махачкале.
Порт, где грузились бензином, находился от самого города Махачкала очень далеко, не меньше десяти километров. Кто-то поехал на автобусе разгонять тоску, у Володи денег не было. Виталик предлагал ему в долг, но тот отказался. На последние деньги, перед самым прибытием на борт этой железяки, он, как положено, купил пять бутылок водки для прописки. Одну оставил, чтобы распить отдельно с Кэпом, а остальные отдал на растерзание толпе, которых ей хватило только губы помазать.
«Сдалась мне эта Махачкала, – рассуждал Володька. – Я вообще не любитель песчаных берегов. Как в пустыне – жара да песок».
Фильм «Белое солнце пустыни» снимался как раз в Махачкале, недалеко от места, где грузились бензином. Володя сразу вспомнил этот фильм.
«И чего тут смотреть? Как молятся на своих ковриках бородатые мусульмане в выгоревших халатах? Или на тощих ослов? Вернее, ишаков. Не в том смысле, я уважаю любую веру, конечно, но это место мне как-то совсем чужое, не родное. Если бы судьба заставила меня здесь жить, я бы считал себя несчастным каторжанином. Ни травы, ни берёз, ни снега зимой. Скорее бы загрузиться и в обратку», – изнывая от жары, мысленно выговаривал он своё недовольство.
В железяку влезает пять тысяч тонн хорошего бензина. Кэп опять, уже в который раз, бегает на берег с презентами, чего-то мухлюет с балластной водой. Хитрый и ушлый, как двадцать пять евреев и один хохол вместе взятые. С берега пришёл довольный, чего-то, видимо, уладил, немного «навеселе». Вовка от нечего делать в штурманской отирался, смотрел сверху в иллюминатор на погрузку. В штурманской разрешалось курить. А вообще, курить разрешалось только в строго отведенных местах, в список которых, кроме мостика, входила и радиорубка. Но всё равно курили и в каютах втихаря. Не бежать же вниз, в курилку, среди ночи. Увидят – по-первоначалу штраф. Но все понимали, что на пороховой бочке сидят. Не зря же здесь гробовые платят. Парами бензина все дышат, а они кругом, спрятаться некуда. На палубу к танкам без особой нужды никто не ходит. Там вообще, кажется, пукни – и весь пароход взорвётся.
