Желтая жена - страница 27

– Где конюх? – спросил Снитч.

– Миссис послала его узнать о мастере Джейкобе, – ответила я.

– А где сама миссис? Она не была на утренней прогулке.

– Непогода, сэр.

– Я должен убедиться. Пустите меня в дом.

Мы с тетушкой Хоуп преградили ему дорогу.

– У миссис Дельфины мигрень, она слишком слаба и не может спуститься в гостиную, – сказала я. – А заходить к ней в спальню мужчине, да еще в такой поздний час, негоже.

Пристальный взгляд темных глаз Снитча приводил в трепет любого раба на плантации. Я не была исключением. Когда надсмотрщик уставился на меня, пришлось собрать все мужество, чтобы сохранить безмятежное выражение лица и не выдать нашу ложь.

– Вернусь утром. Скажи хозяйке, что мне надо поговорить с ней. – Надсмотрщик сплюнул комок табака нам под ноги, забрался в седло и поскакал прочь. Когда он исчез за поворотом тропинки, я смогла наконец выдохнуть.

– Что будем делать? – обернулась я к тетушке Хоуп.

– Рано или поздно они все равно узнают о побеге. Ты избавилась от вещей Эссекса?

– Нет, не успела. Я была с мамой.

Слово «мама», сорвавшееся с губ, отозвалось болью, голова закружилась, колени ослабели.

Тетушка Хоуп подхватила меня своими сильными руками. Я несколько раз глубоко вдохнула холодный ночной воздух, чтобы прийти в себя. Кухарка извлекла из кармана фартука большой носовой платок и вытерла выступившую у меня на глазах влагу.

– Ее вещи тоже сожги, чтобы инфекция не распространялась.

Я кивнула и осталась стоять на крыльце, глядя вслед удаляющейся тетушке Хоуп, которая отправилась к себе в кухонную пристройку. Снитч явится завтра чуть свет, поэтому сейчас самое время под покровом ночи сжечь одежду Эссекса. Бросить в огонь мамины вещи было выше моих сил – это пока подождет. Я зашагала к конюшне. Парротт чистил лошадь, стоя на низенькой табуретке. В углу рта у него торчала короткая кукурузная трубка.

– Снитч разыскивал Эссекса. Будь осторожна, – предупредил старый слуга.

Я забралась в убежище Эссекса над сеновалом и собрала лежавшие в углу пожитки: ветхую рабочую рубаху, поношенную соломенную шляпу и потертое одеяло, также прихватила соломенный тюфяк, на котором спал Эссекс, и поволокла по тропинке, ведущей в глубь леса. Но лишь миновав кладбище, поняла, что иду той же дорогой, которую однажды показала мне мама, – к черному ореху. Словно какой-то внутренний голос подсказывал: чтобы защитить Эссекса, я должна сжечь его вещи на поляне, где растет мамино дерево.

Красная ленточка, которую я привязала к ветке, трепетала на ветру, словно приветствуя меня. Я чувствовала присутствие мамы, когда, опустившись на колени, принялась молиться о безопасности Эссекса на пути к свободе. Закончив молитву, я поднялась и разожгла огонь с помощью кремниевого огнива. Как только трут занялся, я бросила в разгорающийся костер скрученные узлом вещи. Наблюдая за тем, как языки пламени лижут одежду Эссекса, я снова и снова задавала себе вопрос: не лучше ли было и мне бежать вместе с ним? А теперь, когда и мама, и Эссекс покинули меня, остался единственный человек, которому небезразлична моя судьба, – мастер Джейкоб. Мысль о том, что отныне я совершенно одна, тяжким грузом лежала на сердце.

Костер почти догорел. Я уже собиралась уходить, когда заметила впереди, там, где между стволами деревьев поблескивала река, какое-то быстрое движение. Я решила, что это белохвостый олень. Мама рассказывала, что олени предпочитают спускаться к водопою после наступления сумерек. Но еще через пару минут до меня донесся сдавленный крик. Движимая любопытством, я решила посмотреть, в чем дело. Приблизившись к откосу, я увидела миссис Дельфину. Хозяйка стояла по колено в воде. Внезапно она издала пронзительный вопль и оказалась в реке уже по грудь. Я сорвалась с места и бросилась вниз по холму.