Дети рисуют семейный портрет,
строят ли замки, блистая загаром.
Славной природы блаженная ширь,
лень проникает в гуляющих, тихих.
Жить продолжает прибрежный весь мир,
вновь зажигает фонарики мигом.
Берег красуется, как фейерверк.
Ход приходящих ушедших сменяет.
Мне лишь грустится в весёлый четверг,
ведь без тебя я закатность встречаю…
Любимушка
Внутри носимая сначала и поныне,
чей волос так кудряв, чьи карие глаза
стоят передо мной иконою, картиной,
как пред молящимся святые образа.
Внутри хранимая, как клад или секреты,
чей вкус протёк к душе, достиг ума, глубин,
чьё золото втекло, взошло чрез эполеты,
чрез нимб, какой тоской и злом неистребим.
Внутри родимая, как кровь и дарованье.
Ты – тайна моего сердечного ларца!
И память о тебе – жаленье, любованье,
как витаминный впрыск и веление Творца!
Внутри ценимая, как в корке сердцевина,
необходима так, как факел, амулет;
неизгонима ввек! О, жизни героиня!
Любимушка! Любовь! Любимочка! Мой свет!
Татьяне Ромашкиной
Симптомы беса
Симптомы беса в голове:
лихой настрой и безразличье,
послушность, буйство на волне,
то угасанье, то величье,
то беспокойство, дрёма, тишь,
то тяга в люд, то в безнародность,
то пробуждается малыш,
то зверь, то бабья подколодность,
то вмиг вселяется злой дед,
то кур, коров имею в щели,
то сам себя лишаю дел,
любого чувства, пищи, цели,
то таю, вяну, рвусь, горю,
то бью, то блею, то скромнею,
то всех зову, то прочь гоню,
то вдруг добрею, то лютею,
то света жду, то бью фонарь,
кишу червём, змеёй, заразой,
то окунаюсь в грех и хмарь,
то пью спирты, пускаю газы,
лечу то в пляс, то в трусость, бой,
то хвост кручу свинье, телёнку,
то матерю святых, прибой,
то умиляюсь над ребёнком,
то вновь улыбчив, то криклив,
дарую боль, то разрешенья…
Но это значит, что я жив!
Вновь осень правит настроеньем.
Нестыковка
Ты с сердцем куклы Барби,
красивостью всех дев,
воинственностью армий
и вонью старых плев,
с распутством проституток
и с силой бычьих туш,
с отвратностью рассудка,
с морозом чёрных стуж,
с похабностью торговки
и с резким языком,
с душой лисы, воровки,
с тяжёлым кулаком,
с обидчивостью кошки
и ненасытьем ям,
с назойливостью мошки,
с коварностью жулья,
с предательством Далилы,
хитрейством сатаны,
прожорливостью сильной…
Увы, не пара мы!
Предгрозье
На небе сатиновом буквы, зигзаги
кружащихся, явно встревоженных птиц,
что пишут собой о грядущем со страхом.
Беду знаменуют предчувствия жриц.
Ветрище песчинки кружит и метелит.
Закрыли свои города муравьи.
И их Вавилоны стоят вдруг без дела.
И в этом смиреньи мудры и правы.
И прячутся в норы бесправные звери,
что детски шалили в лесах, на лугах.
Высоты рокочут без такта и меры.
Пруды в предударных, идущих кругах.
Попрятались жители в хаты, подвалы,
считая, что все виноваты в «войне».
Все замерли в стойлах, на куриих нарах,
и банки трясутся в домах, в глубине.
Репьёв бубенцы так беззвучно тревожны.
Летят волоски от стерни и стогов.
С природою Бог поступает безбожно,
иль мстит непослушности строгих отцов,
срывает листву, будто треплет за косы,
и громом ругает, крича и искрясь,
лишая дочь Флору покоя, причёса,
аж молнии брызжут из адовых глаз.
Готовятся древы и крыши ко шквалу,
под плетью небесной деревня тужит,
и липнут на окна слезинки помалу…
Грядёт лихочасье средь сельской глуши…
Молчатели
Буквы, что не были сказаны, душат,
грозно костями у горла стоят.
Не продохнуть. И не будешь ты слушать.
Год расставанья, где оба молчат…
Так поперхнуться и сдохнуть не поздно.
