Благодаря знакомству с текстом «69 ± 1 = Ad hoc» я знаю, что ненаписанный роман есть и у Акемгонима Горгоноя. Последний хочет назвать книгу «В поисках Гоморры». Как я понимаю, это должен быть роман в духе приключений Индианы Джонса. По замыслу Горгоноя, отыскать развалины библейского города смогут только счастливчики, проклинаемые толпой за преступно красивую жизнь, то есть те, кому боги ни в чём не отказывают. Герой романа «В поисках Гоморры» должен быть именно таков, поэтому ему суждено преодолевать изощренные и отвратительные козни мерзких врагов, чтобы отыскать мистический и божественный путь к погибшему в древние века городу. Возможно, тень этой книги и толкает Акемгонима на всё новые похождения.
Я прошу рассказать, как Канцлер ощущает себя после завершения работы над «69 ± 1 = Ad hoc». Тень романа, по словам Промилле, отступает, а тень следующего до сих пор не появляется. Так что, заключает довольный сравнением из мира кино Канцлер, он может повторить судьбу героя фильма «Великая красота»: к шестидесяти пяти годам у того в библиографии одна-единственная книга.
– Это роман, он называется «Бесчеловечный Гиппократ», – говорит Промилле.
Когда Канцлер дописывает бесчеловечный (как по содержанию, так и по отношению к своей жене) роман, Марина читает его и горько разочаровывается. На ее взгляд (я разделяю это мнение), в «69 ± 1 = Ad hoc» много грязи и непристойностей. Супругу автора оскорбляют унизительные высказывания Акемгонима о женщинах. Она не может отделаться от ощущения, будто эти высказывания отражают точку зрения ее мужа. Марину обижает то, что Промилле тратит огромное количество времени на дрянную сексистскую книгу, а не на семейные отношения. Несколько лет терпеть дефицит общения с мужем и на выходе довольствоваться подобным литературным кошмаром выше ее сил. Не проходит и года после выхода в свет романа Канцлера, как супруги разводятся.
Кое-какие мелочи в книге Марине нравятся. К примеру, кота, живущего у Акемгонима, зовут так же, как и питомца самого Промилле: Дункан.
Наличие домашнего животного является важным для терапии, и я спрашиваю, живет ли Дункан с моим клиентом после развода.
– Конечно, – Канцлер встает, берет с книжной полки чучело кота (я упоминаю его в этих заметках выше) и возвращается на место. – Вот он.
По всей видимости, основа чучела – это труп рыже-белого кота. Выглядит чучело жалко.
– Мне очень жаль, что Дункан мертв, – говорю я, стараясь подчеркнуть, что понимаю деликатность этой темы.
– Дункан не мертв, – отзывается Промилле и поджимает губы.
Я осознаю, что тема еще деликатнее, чем кажется поначалу. Пока я подбираю слова, Канцлер приходит мне на помощь:
– Дункан просто не шевелится. Избегает лишних движений. Это временно, мы знаем.
– Давно он… не шевелится? – спрашиваю я.
– С ноября 2016-го, – не задумываясь, отвечает Промилле.
– Сколько же ему лет… теперь?
– Двенадцать.
Я размышляю о том, что происходит в голове у внешне успешного мужчины на четвертом десятке, который три с половиной года считает живым чучело кота, и в очередной раз понимаю желание Марины развестись.
– Не переживайте, мы в своем уме, – произносит Канцлер. – Мы не разговариваем с Дунканом. Не хотим превратить Дункана в сенатора. Не едим в обществе Дункана из яслей слоновой кости. Но кот жив, будьте уверены.
