Жемчужины детства - страница 3

Я завидовала городским кузенам, таким собранным, обходительным и хорошо одетым. Дорогие костюмы они носили совершенно естественно. Мое же лучшее воскресное платье причиняло мне огромные муки, и приходилось собирать в кулак всю силу воли, чтобы не ерзать, не перебивать старших и не ронять еду на колени.

Бабушка всегда сидела в дальнем конце стола: высокая, прямая, красивая, она смотрела на нас невидящими глазами. Трагическая случайность лишила ее зрения, когда ей было двадцать лет. Но она никогда не жаловалась на судьбу и не озлобилась, не натыкалась на углы и была полностью самостоятельной, так что порой мы забывали про ее серьезное увечье. Когда мы оставались наедине, у меня возникало странное ощущение, будто бабушка способна заглянуть мне в душу.

Зато для моей сестры Евы воскресные семейные сборища не представляли никакой проблемы. Она была старше меня на четыре с половиной года. Взрослая и умная не по годам, серьезная и прилежная, она бесконечно раздражалась от моей непоседливости и взбалмошности и изо всех сил старалась изменить и «улучшить» меня, распоряжаясь мной при всяком удобном случае. Но мы не уступали друг другу в упрямстве, поэтому ее попытки меня перевоспитать терпели полную неудачу. Хотя в раннем детстве мы не слишком хорошо ладили и я завидовала ее красивым правильным чертам и темным волосам, старшинству и привилегиям, которые она имела в силу возраста, она оказалась лучшей в мире сестрой, когда мне по-настоящему понадобилась ее поддержка.

Еву с отцом связывали особенно близкие отношения. Они часто подолгу гуляли, увлеченно беседуя. Отец любил нас обеих, но я была еще маленькой, к тому же непослушной, а Ева достаточно взрослой, и он воспринимал ее как друга. Обыкновенно отец был добродушен и смешлив, но быстро вспыхивал, и эти вспышки нередко провоцировала именно я. Он ненавидел формальности и сборища родственников, и я догадываюсь, что воскресные обеды у деда претили ему так же, как и мне. Даже такой маленький ребенок, как я, не мог не заметить его частого отсутствия за длинным семейным столом. Вместе с тем отец любил моих бабушку и дедушку, и те его тоже обожали. Его природное обаяние и дружелюбие и несколько хулиганская привлекательность открывали перед ним все двери и сердца. Он пользовался равной популярностью как среди друзей по бизнесу и профессии, так и у местных деревенских жителей. В субботу утром он всегда был дома, готовый принять и выслушать любого, кто нуждался в совете и участии. Местным из таверны не нужно было уговаривать его сыграть партейку в карты или шахматы.

Впрочем, я не завидовала особенной близости Евы с отцом, потому что точно такая же связь существовала у нас с мамой. Маминка… одно лишь это слово пробуждает воспоминания о том, как спокойно мне было в ее объятиях, ее нежность, бесконечное терпение и понимание. Все считали ее красавицей, но для меня она была краше всех в мире. Я любила ее горячо и ревностно.

У мамы было много воздыхателей, но она ни на кого не смотрела, кроме отца. Во многом они были полными противоположностями. Она спокойна, он вспыльчив; она сдержана, он откровенен; она элегантна, он небрежен. Несмотря на эти различия, а может, благодаря им, их брак был крепким и счастливым, а мы с Евой росли и ощущали себя любимыми и защищенными.

К нам часто приезжала тетя Берта, мамина незамужняя сестра. Долгие годы она была дедовой правой рукой и бабушкиными глазами. Мама и тетя Берта были неразлучны, и когда тетя приезжала, отец, должно быть, испытывал недостаток внимания. Во всяком случае, даже от меня не укрылось, что, когда приезжала свояченица, у него всегда возникала срочная командировка, требовавшая безотлагательного отъезда.