У окна, за столом, в свете ленивого рассветного солнца сидел царь. Ксэнар сменил доспех на рубаху и волосы собрал в небрежный хвост, не озаботившись придать себе грозный вид.
Домашний повелитель топей внешне не соответствовал своему жуткому статусу, и это несоответствие будило неясную тревогу. Еще со времен домашнего обучения, мужественно отвоевав себе право пройти хотя бы общий курс зоологии, я поняла одну простую вещь: порой то, что на первый взгляд выглядит безобидным, вполне может оказаться смертельно опасным.
Позади Ксэнара, за высокой спинкой второго пустого стула, стоял эва, совершенно не впечатляющий на фоне жутковато-мирного царя. А рядом с ним, на деревянном подоконнике, сидели две болотные совы. Взъерошенные, сонные и чем-то недовольные, они смотрели на меня полуприкрытыми рыжими глазами. Такими же рыжими, как и глаза незнакомого эва.
— Садись, — велел Ксэнар, кивнув на два стула напротив него.
Стол был обычным для читальных залов — длинным, широким, на четыре места, на краю даже уместилась неровная стопка из нескольких книг.
Я подчинилась. Приблизилась, опустилась на краешек стула и, сложив руки на коленях, приготовилась слушать.
— Лагерь полностью уничтожен. Уцелевших нет, — сообщил Ксэнар, пока мы с совами играли в гляделки. Смотреть на них было куда легче и безопаснее, чем на царя.
Новость эту я восприняла спокойно, даже с неким злорадным удовлетворением. Эти люди пришли к границе топей, чтобы убить меня, но вот она я, живая и отдохнувшая, а где они?..
Дальше должен был последовать допрос, я ждала его, была уверена, что меня заставят рассказать о себе все. В какой-то степени я была к этому готова.
Но вот к чему я совсем готова не была, так это к тому, что царь сам расскажет историю моей жизни… последних ее месяцев.
Расскажет о войне, об осаде столицы, о ее захвате, казни правящего рода, моем упрямстве и наказании за него.
Начал он свой рассказ с неопасной на первый взгляд фразы:
— Как мне известно…
Известно ему было все.
Как я ни держалась, желая достойно выслушать сухие сводки событий последних недель, ничем не выдать своего страха, своей злости или разъедающего горя, долго хранить покой мне не удалось. Я заерзала, сгорбилась, не в силах терпеть прямой взгляд царя и простые слова, больно бьющие по мне.
— Впечатляет, — пробормотала я, переплетя подрагивающие пальцы и глядя только на них. — Могу я поинтересоваться, откуда у вас эта информация?
Голос мой дрожал, но этого тактично не заметили.
— Мы не желаем зла людям, — заговорил незнакомый мне эва, — и хотим быть уверены, что они также не желают зла нам.
— Вы за нами следите?
— Мы слышим не больше того, что слышат люди, и видим не дальше, чем видят люди… — раздражающе туманно ответил он.
— Есть разница между тем, что слышит простой рабочий на центральной площади и, к примеру, советник короля. — В горле встал горький ком, говорить было тяжело, я с трудом могла сглотнуть вязкую слюну, в отчаянии ощущая, как трещит стена моей отстраненности, моего спасительного безразличия. Первые трещинки появились в ней из-за Ариса, из-за Ксэнара она рисковала пасть.
Не хотелось бы мне, чтобы эти двое стали свидетелями моей истерики… Подозреваю, им бы тоже этого не хотелось.
— Несомненно, — покладисто согласился пастух сов, скупо улыбаясь. — Нам ничуть не интересно, что слышит рабочий.
— Нэшар, — ровный голос царя не выражал ровным счетом никаких эмоций, но рыжеглазый Нэшар опустил голову и замолчал.
