Его голубые глаза, не такие яркие как у Вадима, расширяются, а брови приподнимаются.
— Таня… — папа расплывается в улыбке.
Делает шаг вперед, одной рукой притягивает меня к себе. Обнимаю его в ответ, кепка козырьком ударяется в широкую грудь, поэтому приходиться повернуть голову. Именно тогда я слышу слабый мелодичный голос:
— Стас, я не ослышалась? Ты сказал: «Таня»?
Отстраняюсь от папы.
— Нет, Людочка, не ослышалась, — он осматривает меня с ног до головы. — На пороге мнется наша дочь и боится зайти.
— Я просто собиралась с силами, — шиплю на папу, зыркаю на него, но вряд ли он замечает. Не только из-за кепки, а еще потому что разворачивается и направляется обратно в палату. Зато я вижу кое-что странное — папа хромает.
Больше не жду. Набираю полные легкие воздуха и делаю шаг внутрь. Смотрю под ноги, когда закрываю за собой дверь. Мне нужно хотя бы мгновение, чтобы подготовиться. Мама всегда была несгибаемой, а тут…
Снимаю кепку, встряхиваю волосы, поднимаю глаза.
Мама полусидит на кровати в двухместной палате прямо у окна. Ее светлые, как у меня, волосы завязаны в высокий хвост, на лице ни капли макияжа. Поэтому в сочетании с морщинками и бледностью, мама кажется какой-то безжизненной. Зато нахмуренные брови и не намека на улыбку, напоминают, что мама все еще остается «главной» в нашей семье. Только я давно не ребенок. Она может сколько угодно прожигать меня взглядом, я все равно сама принимаю решения, касающиеся моей жизни.
Папа садится за стол у изножья кровати. Подальше от бури, которая, не сомневаюсь, должна начаться. У мамы нет соседки или, по крайней мере, она куда-то ушла, поэтому спокойно я подхожу ближе, не волнуясь о лишнем внимании.
— Что ты здесь делаешь? — грозно произносит мама, стоит мне остановиться около нее. Ни приветствия, ни проявления нежности. А мы не виделись больше трех месяцев.
Я робко улыбаюсь и тянусь к ее руке, которая лежит на одеяле, закрывающим ноги. Мама не пытается забрать у меня руку, что уже радует. Но радость длится ненадолго, потому что когда наши глаза встречаются, мне тут же хочется сбежать. Ее излюбленный пристально-осуждающий взгляд на меня все еще действует.
— Ты как? — стараюсь улыбаться, скорее всего, криво, но ничего с этим поделать не могу.
— Что ты здесь делаешь? — мама вытаскивает свою ладонь из-под моих и складывает руки на груди. Щурится. — Тебе Алла позвонила, так?
— Нет, — слишком быстро выпаливаю я и чувствую, как щеки заливает жар.
Да, блин, врать маме я так и не научилась. Как и остальным. Засовываю руки в карманы куртки и опускаю взгляд.
— Ясно, — на этот раз голос мамы звучит слабо, будто силы покинули ее, поэтому я быстро смотрю на нее. — Давно прилетела?
— Пару часов назад, — нащупываю в кармане еще несколько монеток и сжимаю их в кулаке.
Второй руке так не везет. Поэтому я просто впиваюсь ногтями в ладонь.
— Почему вы сами мне позвонили, когда появились сложности? — оглядываюсь на папу. Он делает вид, что его больше интересует содержимое кружки, чем происходящее в палате. Вздыхаю, и возвращаюсь взглядом к маме. — Это же из-за меня…
Мой голос еле слышен, но в тишине комнаты каждое слово звучит отчетливо.
— Ты не заставляла нас принимать помощь «зятя», — мама оттарабанивает каждое слово. — Мы сами разберемся с проблемами, которые создали себе.
— Мам…
Не успеваю закончить фразу, как слышу звук удара двери о стену. Оборачиваюсь и замираю.
