Правда, после того как Дятлов удалился, Чуб ещё минут двадцать молча ходил по двору, скованному лунным светом: курил сигареты одну за другой, хмурился и жевал губы. Хорошего настроения как не бывало.
Многое трудно объяснить в людях, особенно в женщинах. Однако и не пытаться объяснить тоже невозможно, вот ведь загвоздка.
Сложить бы неудобоваримое минувшее в какой-нибудь старый чемодан – а если не поместится, то в два или три чемодана, да задвинуть на самую дальнюю полку в кладовке или вообще снести к бате в сарай. А ещё лучше – на помойку…
***
Как это обыкновенно бывает в подобных случаях, Чубу оказалось нетрудно приободриться духом и воротиться к среднепрочному согласию с самим собой. Не считая откровенных перемолвок с Миколой Дятловым, более никто не приносил ему неблагоприятных слухов о Марии – то ли не имея уверенности в правде, то ли просто желая уберечь его в состоянии равновесия. А может, просто опасались получить по зубам, чужих мыслей ведь не прочитаешь, куда уж тут угадать.
Таким образом, всё шло сдержанно и в общих чертах прямолинейно, без неожиданных помех и инцидентов. Теперь Чуб нетерпеливо ждал каждого вечера. И с большой охотой удалялся в спальню, где всегда (и как только умудрялась опередить?) уже ждала Мария в свежей, хрусткой от крахмала постели. Позабытое за долгий срок армейской службы удовольствие от обладания трезвой свежевымытой женщиной казалось настолько фантастическим и даже в некоторой степени незаслуженным, что все остальные мысли и боковые соображения быстрым темпом теряли цвет и объём – и в конце концов совершенно поблекли, отступили в сумрак смехотворной незначительности, уравнявшись размером с прочими общепривычными пустяками. С такими, например, как еженощная мышиная беготня на чердаке. К которой тоже ведь можно относиться по-разному: либо напрягать слух, вникая в то, как наверху с нахальным шуршанием хозяйничают эти неугомонки, и раздражаться от их многоголосого тонкого посвиста, наполненного сумасшедшее прожорливыми фантазиями, либо попросту плюнуть и растереть, оставив себе для внимания действительный момент текущей жизни без посторонних мелочей.
Нет, окончательного ума на женской почве Чуб, конечно, не лишился. В сущности, он представлял для себя возможной в постели любую симпатичную кандидатуру, коей захотелось бы идти с ним вперёд по жизни рука об руку, если не душа в душу. И уж подавно он не стал бы возражать против нескольких кандидатур одновременно. Но ум способен мечтать о чём угодно, а поддаваться желаниям без разбора не стоит, они должны иметь границы здравого понимания. К чему просить у судьбы лишнего, раздраконивая теорию вероятностей выше необходимости? Ни к чему, от этого все несчастья вокруг. Вот если б люди росли как цветы, из земли, тогда каждому для существования требовался бы только личный глиняный или пластмассовый горшок, и на этом – конец фантазиям. Цветку ведь не требуется двух или трёх горшков с землёй, одного вдосыть, чтобы ощущать под собой твёрдую почву и высасывать из неё питательную влагу.
К своему сожалению, устроить мир по собственному разумению Чуб не имел способности. Да и не стремился, опасаясь в итоге оказаться у расколотого корыта. Допуская как случайные минусы, так и плюсы, он видел себя глазами абсолютно нормального человека и понимал правду жизни с её реальными возможностями. Исходя из которых не собирался перегибать линию собственноручного существования сверх меры, считая Марию для создания семейного гнезда не только достаточной, но и вполне удовлетворительной.
