Он пожимает плечами. «Сволочь», – думаю я, размышляя, как она его поймала. «Я стараюсь, но это непросто. Я все время представляю ее с этим…» Последнее слово запикано цензурой.
Так значит, я не права. Я думала, изменял он. Доказательства были налицо, но я их неправильно истолковала. Уже не в первый раз.
Кружка ударяется о передние зубы, когда я делаю еще один глоток «Мерло». Я съезжаю пониже в кровати, жалея, что включила телевизор.
Где граница между увлечением и намерением жениться? Я думала, что Ричард просто развлекается. Я надеялась, что их отношения разгорятся ярким пламенем и быстро потухнут. Я изображала неведение, смотрела в другую сторону. Да и потом, кто бы осудил Ричарда? Я уже не была той женщиной, на которой он женился почти десять лет назад. Я набрала вес, почти не выходила из дома и начала искать скрытый смысл в действиях своего мужа, цепляясь за улики, которые, как мне казалось, указывают на то, что он от меня устал.
Она – всё, к чему стремится Ричард. Всё, чем я когда-то была.
Сразу после краткой, почти стерильной сцены, которая стала официальным концом наших отношений, Ричард выставил наш дом в Уэстчестере на продажу и переехал в свою нью-йоркскую квартиру. Но ему всегда нравился наш тихий район, ощущение неприкосновенности личного пространства. Он, наверное, купит другой дом в пригороде для своей новой невесты. Интересно, собирается ли она уйти с работы, посвятить себя Ричарду и зачать ребенка, как это сделала я?
Невероятно, но у меня еще остались слезы, и они сейчас текут по моим щекам, когда я в очередной раз наполняю кружку. Бутылка почти пуста, я проливаю несколько капель на постельное белье. Они проступают на белом, как капли крови.
Я погружаюсь в знакомый туман, как в объятия старого друга. Я словно растекаюсь по кровати. Наверное, именно так себя чувствовала моя мать во время своих дней без света. Жаль, что я не все понимала тогда; я чувствовала себя брошенной, но сейчас я знаю, что бывает боль слишком свирепая, чтобы с ней бороться. Можно только укрыться с головой и надеяться, что песчаная буря скоро пройдет. Но ей уже этого не скажешь, слишком поздно. Моих родителей уже нет на свете.
– Ванесса? – раздается осторожный стук, и тетя Шарлотта открывает дверь. Ее карие глаза увеличены толстыми стеклами очков. – Мне показалось, что работает телевизор.
– Мне стало нехорошо на работе. Тебе, наверное, не стоит подходить ближе.
У меня на ночном столике стоят две бутылки. Надеюсь, их не видно из-за лампы.
– Тебе что-нибудь принести?
– Я бы выпила немного воды, – говорю я, слегка проглатывая согласные. Мне нужно ее быстро спровадить.
Она оставляет дверь приоткрытой и уходит на кухню, а я заставляю себя встать с постели и хватаю бутылки, морщась, когда они клацают друг о друга. Торопливо бегу к шкафу и ставлю их на пол, подхватывая одну из них, когда она чуть не опрокидывается.
Когда тетя Шарлотта возвращается с подносом, я уже лежу в кровати в прежней позе.
– Я принесла тебе еще крекеров и травяной чай. – От участия в ее голосе у меня в груди собирается комок. Она ставит поднос в ногах моей кровати и поворачивается, чтобы уйти.
Я надеюсь, что она не чувствует запаха алкоголя.
– Я купила тебе вино и оставила на кухне.
– Спасибо, милая. Позови, если что-нибудь понадобится.
Как только дверь закрывается, я роняю голову на подушку, чувствуя, как меня засасывает головокружение. Осталось всего шесть… Если дать одной из этих горьких белых таблеток раствориться на языке, я, наверное, смогу проспать до утра.
