— Ну что ж. Рассказывай. В чём твоя магия? — спросила я, когда мы вдвоём устроились за столом.
Незнакомая горничная тут же подошла и стала расставлять перед нами приборы, бокалы. Принесли кувшин с вином, и Турсуаза поморщилась, а я кивнула, чтобы наливали и ей тоже.
— Я… не очень сильный маг, — шепнула она, а потом сделала глоток.
— Птичка? Мышка?
— Кошка, — она говорила так тихо, будто стеснялась.
А в моём представлении кошки — это хищники с характером!
— А твой кузен?
— Эмилиэн он… медведь, — ещё тише выдавила Турсуаза и мне показалось, что от смущения она сейчас заплачет.
Ну что за кисейная барышня мне досталась? Или неприлично такое спрашивать?
Порядки Фолье могли отличаться от наших.
— Ты так смущена, я спросила что-то не то?
— Нет-нет, Ваша Светлость. Просто… обычно никого это не интересует.
— То есть?
— Мы зачастую не обсуждаем такие вещи, потому что чувствуем друг друга и так. Скорее всего я пойму… себе подобных, — она говорила так, будто речь и правда шла о животном мире, и это было странно, учитывая, что передо мной сидела хорошенькая девушка.
Себе подобных… Мне подобных тут, кажется, не было.
— А герцог, он кто? Ты знаешь?
— Я не уверена.
— Это как? Он же ваш… — мне не хотелось говорить «хозяин», но казалось, что это самое подходящее слово. Однако, Турсуаза прекрасно понимала тишину, как если бы читала мои мысли.
С ней было удивительно комфортно, если она не смущалась и не мямлила что-то очень тихо себе под нос.
— Да, но его почти никто не видел. Вживую. Говорят, он жил когда-то в Старом замке…
— … это?
— … этот замок и есть Старый Замок. Есть ещё новый, недостроенный. На юге. С тех пор, как пропала сестра герцога и умер его отец, всё изменилось. Его светлость отошёл от общественной жизни, стал затворником, поругался с половиной графств. На ножах с королём, — Турсуаза округлила глаза, а я кивнула горничной, чтобы та подлила вина моей компаньонке.
Кажется этот дар траминерских виноградников был неплохой сывороткой правды. Нужно взять на заметку!
Теперь мы обедали в присутствии слуг и за нами ухаживали, а не просто ставили обед и уходили. Кажется, эти люди знали, что такое этикет, и мне даже не было интересно, как там поживает герцог в окружении моих дикарей.
— Ну он, по крайней мере, не из твоей породы? — я старалась говорить тише и спокойнее, чтобы расположить к себе бедняжку Турсуазу.
Её щёки от вина запунцовели, а голос стал чуть громче.
— Нет, он птица. Больша-ая птица. Вашсветлсть, — и Турсуаза принялась за еду, видимо, испугавшись скорого опьянения.
Повар герцога готовил прекрасно. Перед нами было запеченное мясо, политое сладковатым соусом. Большие чаши с салатами и блюда с закусками.
Я так скучала по этому, будто не ела по меньшей мере месяц. А ещё в Экиме никогда не накрывали таких сытных ужинов. Обычно мы обходились чем-то лёгким и более пресным.
— А что любовь?
— А что любовь? — хохотнула Турсуаза, совершенно в не свойственной для неё манере.
— Он влюблён?
Я бросила взгляд на портрет.
При свете свечей, в полумраке, после бокала вина казалось, что мужчина на картине живой. Будто он сейчас самодовольно ухмыльнётся, отвернётся и уйдёт. Или, напротив, выйдет к нам из портрета и сядет во главе стола.
Я сглотнула. Эти образы были такими яркими, будто сон наяву.
И даже показалось, что блестящие длинные волосы герцога, чуть шевелятся от сквозняка, и в глазах такой живой животный блеск.
