– Кейсон…
– Ты даже представить себе не можешь, как бесконечно трудно мне было обратиться к тебе с такой просьбой. Я очень сожалею. Я надеялся, что у нас будет хоть что-нибудь, хоть какая-нибудь надежда схватить этого типа до того, как у него начнется новый цикл, – но у нас нет абсолютно ничего. Я препарировал жизнь этих людей, переговорил со всеми их родственниками и знакомыми, с соседями, со всеми, с кем смог. Мы даже разыскали тех, кто запускает в этих краях зарегистрированные квадрокоптеры, и просмотрели все, что было отснято в тот день, в надежде найти на видео какую-нибудь подозрительную машину, кружащую вокруг дома. Ничего. Я терпеть не могу просить об одолжении, но сейчас мне это необходимо.
Болдуину уже приходилось заниматься подобными делами – и даже еще более страшными. Самым известным среди них было дело «Мясника с Кольцевой дороги». Почему именно эти убийства так сильно задели его за живое?
– Я не могу, Кейсон. Надеюсь, ты меня понимаешь.
– Я понимаю, о чем прошу. Я прошу тебя вскрыть рану, которая только-только затянулась. – Болдуин поднялся на ноги. – Я не буду умолять тебя, не буду сидеть здесь целый час, пытаясь тебя убедить. Я только знаю, что если б не попросил об этом, то чувствовал бы себя дерьмово после нового сообщения из полиции о том, что обнаружена еще одна супружеская пара. И, полагаю, если ты откажешься, то тоже будешь чувствовать себя дерьмово.
* * *
Оставшись одна, Джессика какое-то время молча смотрела в окно. На противоположной стороне улицы большое электронное табло рекламировало бурлескное шоу. Едва одетые девицы танцевали, широко улыбаясь. Изображение сменилось шипящим на сковороде бифштексом, еще через несколько секунд – холодным пивом, а затем – переполненным танцевальным клубом. На табло мелькнули слова: «МЫ НИКОМУ НЕ СКАЖЕМ, ЕСЛИ ТЫ НЕ СКАЖЕШЬ». После чего на экране снова появились танцующие девицы.
Ярдли вышла на улицу. Погода сегодня была аномально жаркой, и ей вспомнилась статья в криминалистическом журнале, в которой утверждалось, что в самых разных странах уровень преступности возрастает в жаркие дни.
В кафе по соседству, куда захаживали адвокаты и судьи из федерального суда, Джессика села за свободный столик в углу и заказала диетическую содовую и сэндвич с тунцом. Достав телефон, она позвонила Уэсли.
– Привет, моя замечательная! – ответил тот.
– Привет. Как прошли занятия?
– Только что закончили очень интересную дискуссию по поводу дела «Старого вождя». А ты как?
– Я… э… Я размышляю о том, чтобы сделать то, что мне не очень нравится.
– Вот как? И что именно?
Ярдли собралась было рассказать ему все, но в последний момент остановилась. Уэсли обязательно примется ее отговаривать, а хотя она и говорила себе, что решение еще не приняла и только думает над этим, Джессика понимала, что это неправда. Болдуин прав. Когда это наконец случится, когда в новостях покажут лица новой супружеской пары, когда плачущих детей выведут из дома и усадят в полицейскую машину, это полоснет ее по живому. Быть может, даже положит конец ее работе в прокуратуре. В конце концов, разве ее задача не в том, чтобы защищать таких людей, как Олсены и Дины? Предъявлять обвинения может любой прокурор. Для Ярдли ее работа заключалась в другом. Это было что-то гораздо более глубокое, и она не могла полностью объяснить это даже себе самой.
– Я подумываю о том, чтобы на обед взять чизбургер с жареной картошкой.
