Клебиш так долго молчал, что Инес забеспокоилась, уж не возмутили ли его слова Мишеля. Однако на последней ступеньке он откашлялся и проговорил:
– Месье Шово, я понимаю ваши трудности, но во время войны все мы должны добиваться большего с меньшими ресурсами, вы согласны?
– Разумеется.
– А раз так, то мне представляется, что вы найдете выход. Я неоднократно убеждался в изобретательности французов. – Клебиш шел вдоль склада шампанского, тянувшегося по всей длине главного коридора, и стук его сапог гулко отдавался в тяжелой тишине. Время от времени он ненадолго останавливался у какой-нибудь стойки и без слов осматривал бутылки. Инес и Мишель тоже молчали. При приближении к статуе Девы Марии, которая закрывала вход в тайник, Инес усилием воли заставила себя дышать ровно, а когда Клебиш, так и не сделав ни единого замечания, повернул наконец к выходу, у нее вырвался тихий вздох облегчения.
– Прекрасная коллекция, – сказал вайнфюрер, когда все поднялись и вышли наружу, в зябкий утренний воздух. Затем он достал из кармана блокнотик и, поджав губы и щурясь, стал делать в нем какие-то заметки, а закончив, поднял глаза и спросил:
– Как я понимаю, вы руководите производством вдвоем с chef de cave по фамилии Лоран?
– Да, с Тео Лораном.
– Я бы хотел его видеть. Может быть, в следующий раз. – И Клебиш, не дожидаясь ответа, продолжил: – В любом случае начнем с тысячи бутылок вашего «Кюве де престиж» 1935 года и такого же количества урожая 1936 года. Подготовьте их к отправке немедленно. Рейхсмаршал Геринг будет весьма доволен.
Он сделал знак своим солдатам, которые так и стояли перед входной дверью, все трое молча сели в машину и уехали. Инес и Мишель провожали глазами их грузовик, пока он не скрылся за дальними холмами.
К новому году в Шампани начался тихий бунт. Дело в том, что вскоре после своего прибытия герр Клебиш провел встречу с Шалонской комиссией – ассоциацией, координирующей работу домов шампанских вин, – и обязал регион поставлять еженедельно 350 тысяч бутылок шампанского с оплатой оккупационными марками, обесценивающимися на глазах. На все такие бутылки следовало поставить штамп «Зарезервировано для вермахта»; вино, оставшееся после выполнения этих требований, можно было продать соотечественникам, но его не хватало, чтобы получить мало-мальски ощутимую прибыль. И виноделы начали при приготовлении вина, поставляемого в Германию, использовать немытые бутылки, низкокачественную пробку, второсортное кюве. Некоторым из них определенно кружила голову идея натянуть немцам нос. И Инес знала, что ее муж, несмотря на всю свою осмотрительность, тоже не устоял перед искушением.
– Представляю себе картину, – сказал он в один из холодных вечеров, когда пригласил Тео и Селин посидеть вместе с ним и Инес у камина в главном доме и погреться перед пылающим огнем. – Геринг и Гиммлер обедают вместе в Берлине, а на столе у них – одна из наших лучших бутылок.
– Гран-крю тридцать пятого года, – вставил Тео, сверкнув глазами.
– Bien sûr[7]. – Мишель ухмыльнулся. – Они и не заметят на ней грязи.
Тео хмыкнул:
– И того, что на самом деле в бутылке бурда тридцать седьмого.
– А вы не боитесь? – спросила Инес.
– Все так делают, – пожал плечами Тео.
Но спустя неделю к ним снежным днем без предупреждения нагрянул Клебиш на машине с водителем и в сопровождении немца-автоматчика.
– Месье Шово, – сказал он ровным голосом, когда Мишель открыл дверь. – Я по поводу вашей измены.
