– Горе мое! Давай ещё раз покажу… А ещё надо пройти иррациональные уравнения.
– Ой, мама…
– А расскажи мне, солнышко, про роль дуба в становлении характера и мировоззрения Андрея Болконского. Ась?
Не менее тяжкий вздох.
– Ну… Дуб, он…
– Что?
– Сам ты дуб! Вместе со своим Болконским… Я за чаем, тебе сделать?
– Делай, солнце, делай… Дубы ждут.
Кладбище. Она попросила взять ее с собой. Дальняя, очень дальняя дорога на другой конец города. Тихие бесконечные аллеи шумящих под теплым ветром деревьев. Со всех сторон – разноцветный мрамор, известняк, ракушечник. Изредка попадаются большие кубические старинные склепы, по стенам прихотливо изогнутым ручейком бегут на века выбитые буквы древнего языка. Выглядит таинственно и жутковато. Она замедляет шаг и шепчет.
– Можно подойти? Хочу посмотреть.
– Конечно, давай. И мне интересно.
– Знаешь…
– Что?
– Говорят, что были какие-то, хотели такой склеп взломать, ограбить или вроде того… Клад искали.
– И?
– Пропали они, совсем. Никто их больше не видел. Это правда?
Он улыбнулся, глядя в широко раскрытые зелёные глазищи, блестящие любопытством. Как же… Кладбище, страшные тайны, непременно клад и пара трупов рядом. Как в кино.
– Слушай, даже не знаю.
– Нуу… А я думала, знаешь…
– Не, я не по этому делу, совсем. Но могу спросить, если хочешь. Может, мама что-нибудь скажет. Хотя где она и где все это…
– Спроси!
Так переговариваясь, они доходят до семейного участка, спрятанного далеко в стороне от центральных аллей. Недалеко слева от тропинки – колодец. Он подаёт ей руку, помогая пробраться через высокую выгоревшую бледно-зеленую траву и кусты. Молча стоят перед выстроившимися в ряд невысокими памятниками. Старый ракушечник, мрамор, белый и черный. Прадеды, бабушки. Отец. Тишина, вокруг никого. Мягкий шелест густой листвы над ними, лучи солнца то пробиваются сквозь неё, то исчезают. Жужжание пчел, горьковатый запах сухой зелени.
– Спасибо, что взял меня сюда, Саш.
– Давай отсюда поедем к твоим?
– Ты хочешь?
– Конечно. И… Прости, что раньше не подумал об этом.
– Не надо, просто… Просто всему свое время, наверное.
– Да.
– Сходи к колодцу, набери воды. Ведёрко есть, веник. Тут убрать надо. А где тряпка?
– Вот, за прабабушкой. Слушай…
– Чего?
– А там, у вас, тоже есть истории про клады и трупы? Здоровое старое кладбище…
– Про клады не знаю… Ой, там один памятник есть, я его боюсь, вот!
– Э… Почему?
– Когда к нам идешь – мимо проходишь, он справа. Такой черный мраморный, а на нем – лицо, его… Страшное такое. Как иду – он словно смотрит. Брр…
– Ну, посмотрим, что там за лицо.
– Ага. Ты за водой идешь? Я пока цветы разложу, чтобы всем поровну. Где бы место найти нормальное…
– Вот тут.
– А можно? Памятник же… Это кто?
– Дедушка. Раскладывай, не бойся. Вернусь, со всеми познакомлю.
Тишина. Еле слышно посвистывает ветер в листве высоких старых деревьев, прожужжал вдалеке шмель. Деловитая возня муравьев возле невысоких холмиков, испещренных ходами. Недлинный ряд могил. Двое стоят, склонив головы, их пальцы переплелись. Ее тихий голос.
– Поцелуй меня.
– Здесь?
– Здесь. Пусть они увидят.
– Они будут за нас рады.
– Поцелуй…
Воспоминания… Одно за другим они возникают перед его мысленным взором, все запреты долой. На сердце, на душе становится все теплее, радостнее. И – все сильнее зародившаяся грусть, тоска. Это ушло и больше не вернётся. А как хотелось бы… Снова… Снова… Метроном затихает, стук пропадает… Тепло, тепло… Как же хорошо… И больно…
