— А, значит, вызывали, — улыбнулась я. Надо же, как оперативно. Нашего Воронцова по пол дня ждать приходилось.
Мужчина с важным видом осматривал помещение, пока моя помощница рассказывала в подробностях детали происшествия. Но ее голос я практически не слышала. В моей голове лишь раздавался хруст стекла под ботинками широкоплечего мужчины, и звук трения кожаных деталей ремня и кобуры на этом полицейском. Он взял у юноши бутылку и положил в прозрачный пакет. Неужели он и орудие преступления сразу распознал?
— Мне все понятно, — произнес он, обводя взглядом всех присутствующих. — Прошу проследовать за мной, — услышала я его грубый голос и чуть было не кивнула, готовая пойти, куда бы ни указал этот мужчина, — в отделение полиции, — договорил Вишневский, чем привел меня в чувства. — Оформим заявление там.
Сесть в его машину ни я, ни молодая парочка отказываться не стали.
— Так, Виктория, остаешься за старшую, пока я не вернусь, — отдала я распоряжение помощнице и нырнула в автомобиль с мигалками.
***
Вишневский вел нас по уже знакомому мне мрачному коридору отделения полиции. Молодая парочка плелась позади меня, о чем-то перешептываясь, а я опустила взгляд и… отметила упругие ягодицы идущего впереди мужчины.
— О, Ковылина! — отвлек меня от созерцания прекрасного знакомый голос. — И почему я не удивлен видеть вас в стенах нашего заведения? — съязвил наш участковый. — Что опять случилось?
— Здорово, — мимоходом пожал Воронцов руку нашему провожатому.
— Приветствую, Степан Вениаминович, — отозвался Вишневский. — Гражданка Ковылина – потерпевшая сторона.
— А она всегда потерпевшая, хотя терпеть ее приходится всем остальным, — недовольно пробубнил он, бросил на меня осуждающий взгляд и потопал дальше.
Вишневский никак не отреагировал на слова коллеги, только столь же уверенно, как и раньше, направился в кабинет. Меня даже разочаровала его незаинтересованность.
— Проходите.
Я вошла в логово брутального мужчины и вздохнула от разочарования. На единственном окне висели пыльные занавески, на столе стоял старенький компьютер, а к стенке в ряд прижимались четыре хлипеньких стульчика.
— И это ваш кабинет? — сморщила я нос, позабыв о вежливости.
— А что вы здесь ожидали увидеть? — непонимающе ответил мне Егор Макарович. Я же в мыслях обрисовала то, каким бы могло быть это помещение: темные стены, увешанные портупеями и оружием, приглушенный свет, проникающий сквозь решетки на окнах, и непременно кожаная мебель.
— Можно я матери позвоню? — внезапно отозвался светловолосый паренек, выдернув меня из фантазий. — А то она волноваться будет.
— Да, конечно, — ответил Вишневский и махнул рукой на стулья. — Присаживайтесь.
— Гражданка Ковылина, вы будете писать заявление? — сухо спросил капитан, ища что-то в своем столе. — Или вас устроит возмещение причиненного ущерба?
Я посмотрела на молодежь. Белокурая девочка, юная совсем, искренне сожалела: это было видно по ее испуганному виду и хлюпанью носом. Я вспомнила, как она уверенно признала свою вину и взяла ответственность, и поняла, что это были неплохие ребята. Быть может, они и правда случайно разбили витрину.
— Я не против денежной компенсации, — ответила я, кивнув.
Парень не стал теряться: тут же достал из кармана телефон и набрал чей-то номер.
— Лель, тут такое дело… — протянул он. — Не могла бы ты нас из ментовки забрать?
— Что?! — услышала я женский крик из трубки. — Что случилось?
